ОРУЖЕЙНИК

Книга  первая

Тест на выживание

Глава  8

Как и ожидалось, провожатый потащил нас к тому самому трехэтажному особнячку, в котором оборудовал свою резиденцию главный Одинцовец. Еще издалека я заметил, что в окнах второго этажа горит свет. Это был совсем не яркий желтый свет электрических лампочек. Мощность дизель-генератора не позволял транжирить электроэнергию налево и направо, поэтому она шла только лишь для нужд мастерских, убежища и святое дело — периметра. Так что всем остальным любителям полночных посиделок, включая естественно и руководство, приходилось пользоваться древними как мир керосиновыми лампами и самодельными масляными коптилками.

По силуэтам то и дело мелькавшим за крест-накрест заклеенными оконными стеклами становилось понятным, что Томас в кабинете не один. Скорее всего, у него сегодня соберется много народу. Цвет одинцовского общества будет решать как быть дальше. Самые нетерпеливые или те, кому сейчас особо нечем заняться, типа мичуринца Дягилева, уже наверняка там. Разминаются, так сказать, перед битвой умов. Пусть разминаются. Чувствую дебаты сегодня предстоят долгие и жаркие. Хотя я где-то слышал или читал, что верным как правило оказывается то решение, которое рождается в первые пять минут спора. Все остальное это просто болтовня, переливание из пустого в порожнее. А впрочем, кажется, насчет первых пяти минут это говорилось о западных спорщиках или может японских. Мозги отечественной сборки могут функционировать совсем по-иному.

Я подумал об этом и понял, что к чему-то клоню. Ах да, конечно, не обязательно приходить к самому началу. Все равно пока народ настроится, да раскочегарится… пройдет как минимум полчаса. Плюс пятнадцать минут, которые еще остаются до назначенного часа. Вместе получается сорок пять минут. Целый школьный урок. Потерянное зря время. Потерянное для всех, но не для меня. Я окажусь мудрее, так как знаю куда его потратить.

Не доходя до штаба метров двадцать, я остановился и придержал посыльного:

— Стой, сынок.

Тот послушно остановился.

— Ты всех уже оповестил? Я имею в виду тех, кого пригласили на собрание.

— Почти,— парень был горд своей расторопностью.— Только Кальцев остался, но он тут неподалеку. Кликнешь, так через пять минут будет.

— Вот и ступай, позови его. А у меня еще одно небольшое дельце осталось. Выполню его и сразу приду. Дорогу я знаю.

— Ладно,— пожал плечами посыльный.— Я вам сообщение передал, значит, дело свое сделал.

— Это точно. Спасибо за службу.— Я похлопал юношу по плечу, одновременно подталкивая его вперед.— Ну, давай, шуруй.

Когда посыльный отошел шагов так на десять, стоявший рядом Загребельный поинтересовался:

— А мне-то что делать? Не здесь же торчать, ждать, когда ты нагуляешься.

— Хочешь, пошли со мной,— предложил я.

Мне, естественно, совсем не требовалась компания, только вот я сам сорвал Лешего с дежурства и теперь вроде как за него отвечаю, или вернее он как бы стал моим напарником.

— А куда мы?

Андрюха сказал «мы», тем самым давая понять, что принял мое предложение.

— В санчасть. Я тут одного человека с того света вытянул. Хочу проверить как она… — я замялся и поправился,— как он.

— Она? — Леший все же расслышал.— Ты о той девчонке, что у тебя в БТРе валялась без чувств.

— Угадал,— я кивнул и двинулся по тропинке к убежищу. Леший зашагал вслед за мной.

Санчасть располагалась в здании четырнадцатиэтажки, по балконы второго этажа утопленной в глубины рукотворного холма. Чтобы попасть туда, пришлось прошагать половину убежища, его узкие, большую часть суток темные коридоры. Слава богу, сейчас в них горел свет. Лампочки висели через каждые пятнадцать шагов, а нанесенная на стену жирная красная линия служила той путеводной нитью, которая связывала вход в убежище и медицинский блок. Очень разумно. Даже человек, впервые попавший сюда, мог сразу найти дорогу, а значит получить помощь, доставить раненого или обзавестись медикаментами.

Потратив всего минут десять, мы с Лешим оказались перед обшарпанной, но довольно мощной деревянной дверью, на которой красовался любовно выведенный красный крест, а ниже под трафаретку набито слово «Санчасть». Вокруг было необычайно тихо. Возможно именно эта тишина вернула меня к реальности и напомнила, что сейчас ночь. Кто знает, может раненые, включая Лизу, уже спят, и наш визит им… вернее ей, совсем не пойдет на пользу. Однако желание повидаться с девушкой становилось все сильнее и сильнее. Я должен был выяснить ее состояние. Сейчас. Немедленно!

Что со мной происходило? Непонятно. Может хотелось заступиться за самого себя на суде своей же собственной совести? Ведь жизнь Лизы это аргумент, весомый аргумент, который можно предъявить, когда другой бесстрастный, рассудительный и беспощадный Максим Ветров спросит: «А что сталось с майором Нестеровым? Почему ты, сволочь такая, оставил его тяжелораненого умирать в руинах на окраине города?». А впрочем нет… не то. Сюда я притащился совсем не из желания обелить себя и замолить грехи. Я сделал это просто потому, что хотел увидеть Лизу, узнать, что ей лучше, что она поправляется. Эта милая, нежная девочка…

— Мы долго будем торчать перед закрытой дверью? — вдруг прорычал у меня над ухом Леший.— Входим что ли?

— Ага,— Я мысленно поблагодарил Загребельного за то, что он помог мне побороть нерешительность.— Входим!

Взявшись за ручку, я резко распахнул дверь. В нос тут же ударил сладковатый запах крови, перемешанный с горечью хлорки и медикаментов. Санчасть вовсе не выглядела погруженной в сон. Свет горел повсюду, только разной интенсивности. В прихожей, где мы сейчас и стояли, это была лампочка сороковатка, ну а там, дальше, в комнатах… то есть в палатах, бывших когда-то жилыми комнатами, в них пылали ни как не меньше соток. Особенно ярко светилось первое, самое ближнее к выходу помещение.

Именно из него и выглянула молодая женщина в белой косынке и, язык не поворачивался сказать, белом медицинском халате. Бросив на нас быстрый взгляд, она облегченно вздохнула:

— Фух, а я то думала, что новых раненых принесли.— После этого своеобразного приветствия женщина повернула лицо внутрь помещения и сказала кому-то невидимому: — Доктор, это какие-то военные. Целые и вроде как невредимые.

Женщина потеряла к нам всякий интерес и тут же юркнула назад. Судя по ее «доктор», я понял, что перед нами медсестра, а врач внутри и, должно быть, чем-то занят, раз сам не сподобился подойти к двери. Ну, что ж, раз так, то подойдем мы.

Я кивнул Лешему и двинулся вперед. До двери, из которой выглядывала женщина, было всего шагов пять. Оно и понятно, мы же ни в каком-нибудь там госпитале, мы в обычной жилой квартире. Небольшие, плохо вентилируемые помещения с великолепной акустикой. Именно благодаря ей я и начал догадываться какое зрелище ждет нас внутри. Негромкие голоса, приглушенный стон, бряцание инструментов. Операционная. Конечно, операционная.

Только я об этом подумал, как навстречу выскочил взлохмаченный мужик в забрызганном кровью халате и большим эмалированным ведром в руке. Он не ожидал обнаружить нас так близко, поэтому отшатнулся назад, словно от нечистой силы.

— Виктор Ильич, ты ведро то чем-нибудь прикрой,— послышался голос из операционной.— Нечего лишний раз народ пугать.

Когда людям что-либо запрещают, те подсознательно стараются это сделать. Обычное дело. Вот и сейчас врач, а то, что голос говорившего принадлежал именно врачу, не было ни малейшего сомнения, так вот, врач как бы предостерегал, запрещал постороннему глазу пялиться в ведро. И, конечно же, я и Леший тут же дружно сунули туда свои любопытные носы. Надо сказать, зря мы это сделали. Не знаю как Андрюха, но лично я об этом очень даже пожалел. Вид ампутированных человеческих конечностей, плавающих в кровавой подливе, заставит содрогнуться кого угодно, даже бывалого солдата, за время войны повидавшего многое, очень многое.

С трудом проглотив тошнотворный комок, который подкатил к горлу, я оторвал взгляд от ведра, попытался сосредоточиться на лице того самого Виктора Ильича. Мужичонка виновато пожал плечами, постарался спрятать ведро за спину и суетливо затрещал:

— Вам доктора, наверное? Доктор там. Он скоро освободится. А мне бы пройти. Мне вынести надо, прибраться, а то работы у нас было море. Только-только закончили.

Тараторя свою скороговорку, санитар начал бочком-бочком просачиваться мимо нас.

— Понятное дело,— мы с Лешим посторонились.

— Спасибочки вам огромное,— пискнул мужичонка, накрыл свое ведро валявшейся у входа тряпкой и беззвучно выскользнул за дверь.

Мы проводили его взглядами и переглянулись. Там, с наружи, все это выглядело совершенно по-другому. Страдания, кровь, смерть, они являлись лишь крошечной частичкой бешенного, сумасшедшего водоворота, именуемого боем. Там нет времени думать о себе и чувствовать боль. Там ты винтик огромной военной машины, и в то же время сверхсущество, которому даровано право миловать или карать. Это все там, наверху. Ну, а здесь, в этих затхлых крысиных норах… здесь ты уже никто, ты просто кусок мяса, твоего мнения никто и никогда не спросит. Здесь полноправно правит бог в белом, измазанном кровью халате.

Бог как раз заканчивал зашивать разорванную руку какого-то мужика. Когда я сунул голову внутрь операционной, он поглядел на меня и бросил:

— Вы ко мне? Подождите немного. Я уже заканчиваю.— Затем врач указал взглядом вглубь своих владений.— Дальше еще помещения. Пройдите. Нечего тут торчать.

Я прекрасно помнил, что времени у нас в обрез, да и притопали мы сюда совсем не для задушевной беседы со светилом местной медицины. Именно поэтому не двинулся с места.

— Снайпера нашего ищем, Лизу Орлову. Как она? Повидать бы.

— А-а-а… — многозначительно протянул доктор.— Вот вы к кому.— В его голосе послышалось облегчение человека, у которого наконец-то появится возможность отдохнуть.— Оживает потихоньку. Там… дверь направо, комната номер пять.

— Спасибо,— я благодарно кивнул и, не желая больше надоедать врачу, двинулся вглубь его владений.

Комната номер пять отыскалась довольно быстро. Она оказалась во второй, соседней квартире, в которую мы попали через аккуратно пробитый, укрепленный куском толстого швеллера пролом в стене. В отличие от первой квартиры, все комнаты здесь сохранили свои двери. И это был явный признак того, что внутри находились люди.

Сколько больных может уместиться в одной жилой комнате обычной российской квартиры? Человек пять-шесть, не больше. В палате номер пять их оказалось двенадцать. Люди лежали на полу сплошным живым ковром, и ковер этот был густо измаран красно-бурыми пятнами. Бинты, одежда, матрацы, лица, все помечено кровью.

— Да уж, «веселая» сегодня вышла прогулка,— прошипел у меня за спиной Леший.

Я не ответил. Чего попусту толочь воду в ступе. Мы ведь уже знали, что потери не шуточные. Ранеными и убитыми до двухсот человек. Просто цифры, они скупы и бездушны. А всю реальность, будь она проклята, начинаешь осознавать только напрямую прикоснувшись к боли и страданиям людей.

В углу палаты горела одна маленькая лампочка на которой красовался самопальный абажур, сделанный из куска фольги. Без света раненых оставлять никак нельзя, и тусклый ночник тут как раз то, что надо. Горит себе в уголке, и спать никому не мешает. Правда, в палате никто не спал. Боль от совсем еще свежих ран, горечь потерь, страх не давали людям покоя. Те ворочались. Кто-то стонал. Одна из женщин тихо плакала. Несколько мужиков наперебой крыли по матери то дерьмовое начальство, которое сдуру надумало покинуть такое безопасное и надежное убежище как одинцовская крепость.

Положа руку на сердце, я ожидал увидеть и услышать что-либо подобное, а поэтому подобающим образом настроился. У меня сейчас не было времени утешать страждущих и собачиться с недовольными. Я пришел сюда только для того, чтобы увидеть Лизу.

Девушка лежала недалеко от входа. Она оказалась единственным человеком в комнате, на котором не было бинтов, и это как-то сразу успокаивало. Как говорится, все познается в сравнении. А если сравнивать Лизу со всеми остальными израненными и окровавленными пациентами, та казалась почти здоровой. Почти… вот то-то и оно, что почти. Когда я нагнулся над девушкой, то увидел, что лицо у нее неестественно бледное, а вокруг закрытых глаз синие круги, что дышит она часто и по большей части ртом. Я протянул руку и коснулся ее лба. Холодный и влажный. От этого прикосновения Лиза вздрогнула и открыла глаза.

— Максим,— прошептала она.

Лиза назвала меня просто по имени, без отчества, и, черт побери, мне это было приятно.

— Привет, малышка. Ну, как ты? — я не убрал руку, а наоборот продлил движение и погладил ее по голове, ласково так погладил, словно маленького ребенка.

— Лучше уже, только слабость и тошнит постоянно,— созналась моя подопечная.

— Ты уж держись, постарайся,— почти приказал я.— Доктор говорит, что все будет хорошо, ты идешь на поправку.

— Мне сказали, что это ты меня спас, вытащил,— Лиза пристально поглядела мне в глаза.— А другие? Наши ребята, что были там, в подвале? Их ведь здесь нет.

— Им уже не нужен врач,— я понял, что ответ мой прозвучал пространно и неоднозначно, поэтому уточнил: — Они погибли. Все погибли. В подвале был газ.

— Откуда? — удивленно прошептала Лиза.— Откуда он там взялся?

— Не знаю.

Я не стал нагружать девушку своими мыслями, подозрениями и предположениями. Она еще слишком слаба, чтобы думать обо всем этом. Потом. Оклемается чуток, потом и поговорим. 

— Максим,— Лиза прервала мое короткое раздумье.— А винтовка моя где?

— Винтовка? — я пожал плечами.— Наверное, осталась в подвале.

— Жаль. Хорошая была винтовка.

— Не беда, другую достанем,— пообещал я.

— А нельзя эту отыскать? — в голосе Лизы послышалась мольба.— Мне ее отец подарил.

— Посмотрим,— соврал я. Лизе пока незачем знать, что весь этот проклятый магазин теперь покоится под тоннами кирпича и бетона. Пусть надеется. Надежда она всегда помогает, пусть даже и такая незатейливая, как просто вернуть подарок отца.

Мой разговор с Лизой прервало оживление, возникшее у входной двери, там, где стоял ожидающий меня Загребельный. Я оглянулся и увидел того самого санитара, Виктора Ильича, кажется. Он уже успел сменить свой окровавленный медицинский халат на другой, чистый, и теперь напоминал маленького толстенького снеговика. В руках санитар держал глубокую пластиковую коробку размером с небольшой поднос. По тому, как он ее держал, становилось понятным, что коробка далеко не пуста.

— Товарищи раненые, пора принимать лекарства,— громко объявил медик.— А посетителей попрошу пока выйти. Тут и так не протолкнешься.

Санитар стоял рядом с Лешим, и от этого получилось, что приказ выметаться вон в первую очередь адресовался именно моему приятелю.

— Да мы сейчас и так уходим,— пробурчал подполковник.— Пора нам.

Это «пора» услышала и Лиза. Она метнула на меня умоляющий взгляд. От него аж на душе защемило.

— Завтра увидимся. Обязательно увидимся,— пообещал я.— А сейчас нам действительно надо идти. Мы ведь только на секунду забежали.

Я взял слабую влажную ладонь девушки в свои руки и легонько сжал. Ничего особенного, обычное дружеское рукопожатие, только почему-то оно у меня получилось долгое. И я даже не понял почему. То ли Лиза держала меня, то ли я ее, а может мы оба крепко вцепились друг в друга, стараясь как можно на дольше продлить этот миг.

— А для вашей подруги атропинчик,— санитар как-то незаметно просочился к Лизиному тюфяку и теперь стоял над нами, поигрывая наполненным шприцом.— А ну, девонька, задирай рубашку.

Лично мне брат милосердия ничего не сказал, только весьма красноречиво взглянул.

— Уходим, уходим,— я поднялся на ноги и позволил ему занять мое место.— До завтра.— На прощание я еще раз взглянул Лизе в глаза и как можно задорней подмигнул.

Как только дверь палаты закрылась за нашими спинами, Загребельный поинтересовался:

— Твоя девчонка?

— Моя.

Я солгал не задумываясь ни на секунду. То ли потому, что так короче и легче все объяснить, а может просто испугался, что Леший сам начнет подбивать к Лизе клинья. Он ведь как-никак лет на пять меня моложе. Однако зря я беспокоился. Дамский пол, похоже, сейчас совсем не интересовал моего приятеля. Куда больше того занимало нечто другое:

— А стряслось-то с ней что? Почему атропин колят?

— Странная история.

Мы шагали по узким коридорам санчасти, я впереди, Леший сзади. Чтобы он меня лучше слышал, приходилось то и дело оглядываться и выстреливать короткую фразу.

— Их разведгруппа обнаружила продовольственный склад, в подвале, под руинами одного из домов. Когда я подъехал, там уже были одни двухсотые. Уцелели только те, кто стоял снаружи на часах.

— А как же она?

— Она тоже в охранении была. За пять минут до меня в подвал спустилась. Едва вытащить успел. Вот такой цирк-зоопарк получился.

— Любопытно,— протянул Леший, и я понял, что он себе что-то там шифрует. Видать проскальзывала кое-какая информация.

Спросить я ничего не успел. Из-за очередного поворота прямо на нас выскочил доктор. Как и санитар, он уже успел переодеться, лицо его больше не скрывала марлевая повязка. Что осталось неизменным, так это плотно сидящая на голове самодельная белая бандана да поблескивающие на носу большие очки в роговой оправе.

— Ну что, проведали? — врач по-приятельски улыбнулся. Видать по нашим лицам, оружию и снаряжению сразу смекнул, что перед ним совсем не пешки, а фигуры, равные ему по значимости и рангу.

— Проведали,— я кивнул и постарался, чтобы медик не проскользнул мимо нас.— Как состояние Орловой? Что скажете, доктор?

Врач притормозил, понимая, что от беседы не отвертеться, поправил очки и довольно уверенно ответил:

— Организм молодой, крепкий, так что все будет нормально. Хорошо, что мы с самого начала знали тип отравляющего вещества. Тот парнишка, что вместе с младшим сержантом ее принес… Он-то и рассказал. А то ведь знаете… — доктор горько вздохнул.— В той круговерти… Раненых было человек сорок. А я один. Мог ведь и не разобраться.— Врач виновато потупил взгляд и добавил: — Да, скорее всего, и не разобрался бы. Я ведь хирург, а не военный токсиколог. А кроме того кому в голову могло прийти, что сейчас откуда-то всплывет нервнопаралитический газ.

— Нервнопаралитический? — с интересом переспросил Леший.

— Ну да,— подтвердил врач.— Какой точно не знаю, но симптомы все, как говорится, налицо. Я в справочнике проверял. Выделения из носа, помутнение зрения, затрудненное дыхание, усиленное потоотделение, тошнота, судороги.

— А это точно газ? — продолжал допытываться Загребельный.— Может, она эту гадость проглотила? — Тут подполковник перевел взгляд на меня.— Макс, ты не видел, они там случаем ничего не ели?

— Газ это,— я уверенно кивнул.— Точно газ. Сам надышался. Не окажись под рукой противогаза, можно было ставить богу свечку. Вот такой цирк-зоопарк, дружище.

— Странно,— задумчиво протянул Леший.

— Что тебе странно?

Подполковник почесал затылок и признался:

— Да понимаешь ли, было уже несколько случаев… Кентавры, тварюки эти хитрющие, удумали отравлять продукты. Сцапают кого-то из наших, сожрут, а если у человека рюкзак был, а в нем еда без упаковки, то они ее всю в отраву превратят. Знают, сволочи, что у нас продовольствия в обрез и некоторые из особо изголодавшихся не побрезгуют и такой добычей.— Дойдя до этого места, Загребельный скривился от не очень приятных воспоминаний.— Видал я одного такого бедолагу. Симптомы точь-в-точь как вы, доктор, описываете. И сопли, и блевотина, и паралич. Он прямо у нас на руках умер, не донесли до лагеря.

Леший еще не закончил свой рассказ, а на меня как ушат холодной воды выплеснули. И прозрел я от этого вмиг. Холера меня забери, думаю — макароны! Разведчики ведь варили макароны! Нашли кастрюлю, слили туда воду из фляжек, сыпанули с килограмм сухого деликатеса и поставили на огонь. Как только вода стала нагреваться, как только пошел пар… Пар! Господи милостивый, это же пар, испарения той ядовитой дряни, которой наши враги измазали мешки с сыпучкой. Вот почему в магазине не было продуктов в герметичной таре. Эти многолапые уроды все их выгребли. Чтобы, значит, наверняка, чтобы мы жрали только ту приманку, которую они для нас оставили. Подбросили ее как яд для мышей или тараканов. Вот сволочи! Вот гниды! А потом они бы пришли и преспокойно взяли свою добычу, свое мясо, меня, Лизу, Нестерова, Пашку. Я захрипел, зарычал, затрясся от гнева и злобы.

— Ты чего? — Леший с доктором смотрели на меня выпученными от удивления глазами.

— Я знаю. Я все понял,— выдохнул я в ответ.

— Что понял?

— Понял, откуда взялся газ.

— Ну, и откуда? — лицо Лешего выражало сосредоточенность и неподдельный интерес.

— Это испарения той самой дряни, о которой ты говорил.

Тут я более или менее подробно изложил свою версию всего происшедшего сегодня днем. Даже не забыл упомянуть о шоколадке, пропитанной радиацией. Пока я говорил, оба моих собеседника стояли молча. По всей видимости, каждый из них пропускал мой рассказ через фильтр собственных знаний, догадок и подозрений.

— Вполне возможно,— когда я закончил, доктор кивнул.— По крайней мере это объясняет почему вы с Лизой сумели выжить. Окажись в подвале настоящие боевые отравляющие вещества… этого разговора у нас бы не состоялось.

— А как твой Гейгер? На шоколадку среагировал, а внутри магазина молчал что ли? — Загребельный напомнил мне Нестерова, сыскаря, занятого сбором улик.

— Наверху, в торговом зале, молчал. А что уж там было в подвале… этого я не припомню. Не обращал я тогда внимания на такие детали. Не в том состоянии, знаешь ли, был.

— С шоколадом как раз все понятно,— проинформировал нас доктор.— Рыхлый, аморфный продукт. Радионуклиды впитывает за милую душу, как губка воду. Кентавру стоило просто несколько минут подержать его у своей кожи.

По уверенности, с которой были произнесены эти слова, я сразу понял, что очкарик довольно прилично осведомлен о нашем главном противнике. Откуда? И тут в памяти всплыла та картонная коробка, которую вчера вечером демонстрировал мне Крайчек в своем кабинете. В ней лежали эти странные штуковины, добытые из тел кентавров. Выходит, местные космозоологи их время от времени препарируют. Пытаются, так сказать, утолить свой исследовательский голод. Естественно, в первых рядах Нина, а кто рядом с ней? Кому еще интересно копаться в потрохах инопланетных бестий? Вполне вероятно, что вторым в списке исследователей стоит один очкастый хирург.

— Доктор, вы участвовали во вскрытии кентавров? — спросил я напрямик.

— Участвовал,— как мне показалось, в голосе медика даже послышалась гордость.

— И как вам гипотеза моего друга? Где кентавры яд брали? Готовят что ли?

— Это вряд ли,— врач улыбнулся.— Они еще не на той стадии развития, чтобы освоить изготовление ядов.

— Тогда что это такое? Что убило наших людей? Чем мы с Лизой надышались?

На несколько секунд медик задумался, помял пальцами подбородок.

— Возможно такой эффект может дать соединение нескольких ферментов, не взаимодействующих между собой в обычных условиях. Судя по концентрации фосфора, это, скорее всего, выделения семенных желез и…

Я вдруг ощутил такой позыв тошноты, что весь передернулся. Тело прошиб озноб, а из области живота стал стремительно подниматься скользкий, будто шевелящийся сгусток.

— Спасибо, доктор, я пойду.

Произнести эти слова стоило невероятных усилий, но я их все же выдавил. После чего пулей кинулся по коридору и чуть не высадил дверь санчасти. Выскочить на свежий воздух я никак не успевал, так что попавшийся на пути общественный туалет оказался весьма кстати.

Я долго отплевывался, стараясь избавиться от вкуса блевотины. Фух, давно со мной такого не случалось. И чего это вдруг?

В дверь кабинки забарабанили.

— Э, хлюпик, ты тут?

Леший. Вычисли все-таки, следопыт, блин. Я отдернул шпингалет и толкнул дверь. Загребельный стоял, облокотившись о стену, и лыбился во все двадцать четыре зуба.

— Полегчало? — спросил он.

— Ты представляешь, чем мы дышали?

Я проковылял в соседнюю комнату, где стояли баки с водой. Взял болтавшуюся на веревке кружку, наполнил ее и прополоскал рот.

— Ой-ой-ой, какие мы нежные стали,— Леший прошел следом.

— Да это все равно, что у этих тварей отсосать! — проревел я, давя новый позыв тошноты.

— Ладно, успокойся. На, вот,— Леший отстегнул от пояса флягу и протянул ее мне.

Я вопросительно поглядел на приятеля.

— Спирт. Осталось еще маленько. Как раз то, что тебе сейчас надо. Продезинфицируй желудок, а заодно и мозги.

— Годится,— я с благодарностью принял флягу и сделал один большой глоток. Огненная жидкость потекла по горлу, выжигая инфекцию пусть даже и мнимую.— Порядок.

— Глотни еще. Один глоток тебя не возьмет.

— Мне довольно,— я отрицательно покачал головой.— Не хочу, чтобы на совещании от меня разило как от пропойцы.

— Ах, да, совещание… — Загребельный поглядел на часы.— Мы тут уже почти час. Может уже и идти не стоит?

— Все нормально. Мы делом занимались. Общались с доктором по очень любопытному вопросу.

— Если у благородного собрания возникнет желание выслушать эту нашу информацию, докладывать буду я, а ты постоишь за дверью,— Леший гаденько хихикнул.

— Остряк. Пошли, давай. Время-то идет.

Освещая себе путь карманным фонариком, мы поднялись по лестнице в правом крыле штаба и прошагали по неширокому, погруженному во мрак вестибюлю.

— Пришли,— сообщил я приятелю, когда мы оказались перед высокими двухстворчатыми дверьми, обитыми рваным черным дермантином.

Для порядка я постучал, а затем сразу рванул ручку на себя. Проходя в дверь, заметил, как Леший с гаденькой улыбочкой глянул на крупную табличку «Главный бухгалтер», оставшуюся от прежнего владельца этих апартаментов.

Скрип открывающейся двери, звук тяжелых шагов, прервали жаркие дебаты, в которые было погружено одинцовское руководство. Все внимание немедленно перекочевало на нас. Что ж, это нормально. Я ничуть не смутился и тут же стал оглядываться по сторонам.

Внутри кабинета находилось восемь человек. А, впрочем, нет, девять. Я не сразу заметил Нину. Та будто привидение одиноко сидела в дальнем темном углу. Несколько часов назад я видел, как ее тащили под руки. Тогда Нина была вся залита кровью и с нее стекали раздавленные человеческие кишки. Только это была не ее кровь и не ее кишки. Нине повезло, а вот женщине с маленьким ребенком на руках, бежавшей впереди нее, кажется не очень.

Я кивнул жене Крайчека, но та не ответила. Она смотрела в пустоту и казалось была полностью отрешена от всего происходящего, от всей действительности. Оно и понятно… последствие нервного шока. Я уже много раз видел такое. Дай бог, что бы это потрясение прошло без последствий.

Наше несколько запоздалое появление вынуждало меня повиниться:

— Припозднились маленько,— я в меру виновато понурил голову.— У нас вдруг возникли кое-какие неотложные дела.

Произнеся «у нас», я понял, что публику можно отвлечь и не углубляться в тонкости этих самых неотложных дел, тем более что они, по большей части, касались лично меня. На роль дымовой завесы прекрасно подходил Леший.

— Со мной пришел друг,— заявил я громко.— Он из Красногорска. Подполковник Андрей Кириллович Загребельный. Прошу любить и жаловать.

Информацию о том, что Андрюха офицер ФСБ я решил опустить. Многих присутствие людей из этой канторы весьма и весьма напрягает, причем даже теперь, когда от Федеральной Службы Безопасности остались одни лишь смутные воспоминания.

— Хорошо,— ответил Крайчек.— Полагаю опыт подполковника будет нам полезен. Проходите, располагайтесь где хотите.

Что мне всегда нравилось у Томаса, так это отсутствие нажима и всяких там формальностей в общении с подчиненными. Вот и сейчас не было никакого покрытого красной скатертью стола заседаний, во главе которого непременно должен был восседать давящий своим авторитетом председатель. Вернее стол был, только вот за ним никто не сидел. Исключение составлял лишь архитектор Хлебников и какой-то плюгавенький лысый мужчина, по виду напоминавший прораба со стройки. Вместе они внимательно изучали план одинцовских укреплений. Схема была детально, я бы даже сказал с любовью, вычерчена на куске старого замаранного жирными пятнами ватмана. Ее раскатали на столе и для пущей верности с двух сторон придавили керосиновой лампой и трехлитровым бутылем с питьевой водой, который в кабинете у Крайчека выполнял роль традиционного графина.

Кроме выше перечисленных персон на собрании присутствовали инженер Ковалев, профессор Дягилев, бригадир электриков Микола Горобец и тот крепыш, который, как я понял, теперь занял место погибшего Нестерова. Восьмеро. Я перечислил восемь человек. Оставался еще один — девятый. Он стоял возле окна и вроде бы даже не очень интересовался происходящим в комнате. Казалось, что он созерцает ночь, любуется чередой белых огней, горящих над периметром. Одет незнакомец был примечательно: кирзаки, какая-то зеленая кепка, по виду форменная, и камуфляж. Вот камуфляж и показался мне странным. Это был не тот армейский камуфляж, какой таскали многие из нас, это была одежонка, которую когда-то можно было приобрести в магазине «Охота и рыбалка».

Заметив, что я изучаю незнакомца, Крайчек спохватился:

— Ах да, вы тут кажется не все знакомы…

Томас окинул взглядом своих людей, выискивая тех, кто был для меня черными дырами. Первым, на ком он задержал свой взгляд, был коллега Хлебникова.

— Виктор Беликов, опытный строитель,— представил он.

Беликов, к которому, впрочем, учитывая его возраст, не грех было бы обращаться по имени и отчеству, устало кивнул. И было не понятно то ли он приветствует нас, то ли это пассивная форма уставного выкрика «Я!».

— Александр Кальцев,— следующим, кого нам представили, стал коренастый крепыш с фигурой борца.— Александр был заместителем Анатолия Нестерова.

Выходит, Нестерова звали Анатолием,— мелькнуло у меня в голове, когда отвечал на приветственный взмах его давешнего напарника.— Хоть сейчас узнал. А то все милиционер, майор, да Нестеров. Не по-людски это. Как всегда, когда я вспоминал о милиционере, сердце сжалось от немилосердных кинжальных уколов. Совесть… моя гребанная совесть!

— А это наш гость,— голос Крайчека начал пробиваться сквозь серую пелену боли и стыда.— Олесь Скуба. Он лесничий из Белоруссии. Недавно пробился к нам. Хорошо знаком с пустошью и ее обитателями.

При этих словах я вздрогнул. Олесь?! Лесник?! Белорус?! Как, еще один? Что за идиотское совпадение! В то время как я пытался совладать со своим недоумением, тот, о котором говорил Крайчек, обернулся к нам лицом. Густая черная борода, полные обветренные и растрескавшиеся губы, нос картошкой. Казалось бы, ничего общего с тем человеком, с которым мы всего час назад беседовали на стене, если бы не одно «но»… У него тоже не было левого глаза.

— Э-э-э… — начал было стоявший рядом со мной Загребельный, но я тут же перебил его.

— Заткнись,— прошипел я сквозь плотно сжатые зубы.

Он тут же замолк, приведенный в чувства свирепой интонацией моего голоса. Но чекист он и в Африке чекист. Эта мысль мелькнула в голове, когда я увидел как подполковник лениво, как бы между прочим, перетягивает автомат себе под руку.

Все происходящее находилось за гранью понимания. Однако я почему-то был свято уверен, что стрельба здесь дело излишнее. А вот потолковать по душам…

— Полковник Ветров,— я шагнул навстречу незнакомцу и протянул руку.

Ладонь у него была крепкая, шершавая и горячая. Ладонь обычного живого человека, а не какого-то там привидения, о котором я, откровенно говоря, уже стал подумывать. Или это тот, второй Олесь, что сейчас стоит в дозоре… может привидение это именно он?

Прощупывать белорусского гостя номер два я начал осторожно:

— Давно уже здесь?

— Недели две как дотопал,— лесник говорил сочным басом, в котором и впрямь слышался некоторый акцент, может даже и белорусский.

— Лицо мне твое знакомо,— соврал я.— Может встречались где?

— Не-е-е,— протянул Скуба.— Показалось тебе. Не встречались мы. Кабы встречались, я бы запомнил.

— Может и показалось,— я пожал плечами,— а может похож ты на другого. Тут в Одинцово еще один человек есть с… — Я помедлил, подбирая деликатный синоним к слову «одноглазый», да так ничего и не придумал.— С выбитым левым глазом.

За белоруса ответил Томас, причем довольно раздраженно:

— Путаешь ты все, Макс. Нет у нас в лагере другого человека с таким же вот ранением.

По следующей тираде Крайчека стала понятна причина его раздражения:

— Хватит глупости болтать! У нас мало времени. Следует быстро, очень быстро понять что происходит и начать действовать, может даже уже этой ночью, не дожидаясь рассвета.

Дальше, очевидно для тех, кто не в полной мере владел ситуацией, Томас начал краткий обзор последних событий. Делая вид, что внимательно слушаю, я подобрался к Лешему. Тихонько, якобы чтобы не беспокоить как докладчика, так и слушателей, попросил у него закурить. В кабинете у Томаса курить не возбранялось, это я прекрасно знал. Отменный повод, чтобы шепнуть приятелю пару слов. Когда Андрюха насыпал мне молотое грязно-желтое, похожее на опилки зелье, я шепнул:

— Иди не стену. Приведи второго. Быстро!

— Понял.

Леший не стал ничего переспрашивать или уточнять. Спрятал кисет, передвинул на грудь автомат и выскользнул из кабинета.

Исчезновение моего приятеля не осталось незамеченным. Крайчек вопросительно покосился сперва на закрывшуюся за ним дверь, затем на меня. В ответ я неопределенно махнул рукой, все нормально, мол, не парься.

Томас последовал моему совету, тем более что как раз в этот самый момент он должен был переходить к главному, а именно к своим мыслям и предложениям по поводу всего происходящего. Мысли у обстоятельного янки оказались далеко не новые. Суть их можно было изложить одной, извините за плоский юмор, свинячьей мудростью. «Дом поросенка должен быть крепостью»,— прокомментировал я сам себе и тут же потерял всякий интерес к проектам укрепления стен, рытья ловушек и постановок минных полей. Меня сейчас куда более интересовало нечто или вернее некто другой.

Одноглазый как прежде стоял у окна, только теперь уже не спиной, а боком ко мне. Глядя на него, я вдруг поразился абсурдности, может даже комичности ситуации. Если бы это все происходило на войне, неважно какой, Первой или Второй Мировой, Гражданской, Афганской, Чеченской, да любой, какую человеки ведут против человеков, в одном из двух лесников легко можно было бы узреть вражеского шпиона. Ну, а сейчас? Что прикажете думать сейчас? За чьим шпионом гоняться, не за кентавровским же в самом-то деле! Нет, тут что-то не то. Эти два человека, а в том, что их двое, мне грешно было сомневаться, не походили на врагов. Они, как бы это так пояснее выразиться, выпадали из нашей серой массы. Они были другими. Я чувствовал это. Посланцы, что ли? Те, кто должен был указать нам верный путь? Если даже и так, то пока я выслушал лишь одно предложение. Теперь оставалось выяснить, что скажет нам второй… очень надеюсь, не Иван Сусанин.

Одноглазый подал голос, как только Крайчек закончил свою речь:

— Оставаться в лагере — это самоубийство.

— Уходить еще большее самоубийство,— парировал Крайчек.— По крайней мере, сейчас.

— И я так считаю,— поддержал командира Александр Кальцев.— Сперва следует разобраться что же все-таки происходит. Что это за зверюги, почему они здесь и как их можно остановить? Отступление через пустошь это крайняя мера. Поступим так только, если ничего не сможем предпринять.

— Боюсь, молодой человек, тогда уже некому будет поступать так или этак,— проскрипел колючий сухой голос профессора Дягилева.

— Владислав Сергеевич, вы что, предлагаете уйти, бросить все, что сделано, все плоды вашей работы? — в попытке склонить старика на свою сторону Крайчек бил ниже пояса.

— Моя работа это не главное. Я смогу начать все сызнова, в другом более подходящем месте.

— У нас самая мощная оборона среди всех поселений,— напомнил архитектор Хлебников.— Если не выдержит она, то не выдержат и другие. Таким образом, наше бегство станет лишь временной отсрочкой неминуемой… — он осекся, да так и не произнес слово «гибели».

— Это смотря куда бежать,— бас лесника снова заглушил все остальные голоса.

— Опять ты о своем,— тяжело вздохнул Крайчек.— Ты, Олесь, сам посуди: где мы, а где это твое море.

— Море? Какое море? — само собой вырвалось у меня.

За эту невоздержанность большинство присутствующих наградило меня косыми взглядами.

— Ах да, Макс, ты, конечно же, не в курсе,— спохватился Томас.— Вот Скуба предлагает к Балтике идти, в сторону Риги.

— Куда?!

— К Риге,— спокойно повторил уже лесник.

Я несколько секунд просто стоял и разевал рот даже не зная, с какой из опасностей начать. В моем списке были и проклятые земли, и кентавры, и около тысячи километров пути, и еще много всякого такого, от чего по коже начинали ползать крупные мурашки. А главное никто не мог сказать, существует ли сейчас эта самая Рига. Именно это свое опасение я и решил озвучить первым.

— Рига та? — переспросил Одноглазый.— Должно быть, существует, раз люди туда идти собирались.— Тут лесник пожелал уточнить: — У нас в Витебске…

— В Витебске? — перебил его я.— Ты же вроде как из Могилева?

— Ну да, из-под Могилева,— согласился Скуба.— Только нечего там сейчас делать. Проклятые земли.

— А в Витебске?

Я покосился на висевшую на стене карту и заметил, что возле Витебска нарисован маленький красный флажок, знак, которым Крайчек отмечал поселения. Что-то я его вчера не видел. Или просто не заметил?

— В Витебске повеселее будет. Там крутые ребята собрались из тех, кто не сидит сложа руки.

Вот он второй путь,— подумал я.— А может они части одного целого? Никто ведь не говорил, что возрождение планеты должно начаться именно здесь, в Подмосковье. Пытаясь проверить насколько связаны истории двух лесников, я задал следующий вопрос:

— Это те самые ребята, что надрали задницы ханхам?

Лесник покосился на меня, и я заметил, что его единственный глаз заметно округлился.

— О чем это ты, полковник?

— Как о чем? — в свою очередь удивился я.— Земля слухами полнится. Говорят, как раз под твоим родным Могилевом какие-то герои славно повоевали. Даже пару боевых платформ ханхов завалили.

Я нарочно употребил услышанный накануне термин «боевая платформа». Хотелось показать, что пронырливый бывалый танкист в курсе всех событий.

— Опять ты путаешь, полковник,— Одноглазый отрицательно покачал головой.— Не слыхал я что-то о таком. У нас вообще все тихо было. Народ перемер от того облака, что они над Брянском выпустили.

Я промолчал. Просто промолчал. Не оказалось у меня в голове подходящей мысли, чтобы продолжить этот разговор. Запутался, черт побери! Единственной надеждой прояснить что-либо была очная ставка с тем вторым Олесем, которого с минуты на минуту должен был доставить Леший. А вот, кстати, и он.

Дверь в кабинет потихоньку приоткрылась, и в нее бочком просочился Загребельный. Один. Когда наши взгляды встретились, он мотнул головой в сторону выхода, выйдем, мол. Конечно. Особого выбора не было, пришлось кивнуть в ответ.

— Прошу прощения, у нас тут небольшая проблемка,— я шагнул к выходу.

Вновь пришлось напустить тень на плетень. Благо обстановка, так сказать, позволяла. Предполагалось, что местное руководство, захваченное разрешением глобальной проблемы, не заинтересуется той другой, крохотной, которая возникла у нас с Лешим. Так оно и вышло. Мы шмыгнули за дверь, избежав ненужных расспросов. Только Крайчек покосился нам в след, причем покосился как-то уж очень осуждающе и раздраженно. Ну и бог с ним, с его осуждением. Поглядим на его рожу, когда мы с Андрюхой предъявим публике белорусского лесника номер два.

Оказавшись в коридоре, я огляделся по сторонам. Вокруг было темно и пусто. Только лишь голые стены, размалеванные бесформенными аляповатыми пятнами. Именно в такой серо-черный камуфляж их раскрашивал свет периметра, пробивавшийся в большие многостворчатые окна.

— И где же он? — я вопросительно уставился на Загребельного.

— Нет его,— Леший казался чернотой, продолжением ночного мрака, наполнявшего здание.

— Что значит «нет»? Он что, ушел с поста?

— А он там был? — раздраженно пошутил мой приятель.

— Ты что, головой впотьмах треснулся? — не удержался я, услышав такой ответ.— Мы же втроем сидели, разговаривали.

— Это я вроде помню,— согласился Леший.— А вот другие, те караульные, что дежурили по соседству, они нет. Тебя помнят, меня тоже, а вот никакого одноглазого они и видать-то не видели. Вот в чем проблема.

На какое-то мгновение я опешил, растерялся. Что, блин, за цирк-зоопарк такой?! Я ведь все прекрасно помню: и одноглазого в бандане, и разговор наш, и теорию эту его, что, мол, ханхи совсем не из космоса пришли. И тут меня словно обухом по башке долбануло. Газ! Мерзкие отвратительные выделения многолапых тварей! Ими то я сегодня порядком надышался. Неужели это последствия, галлюцинации? Слава богу, что хоть сейчас очухался и понимаю, что наша встреча была лишь миражом.

Я уже хотел вздохнуть с облегчением, но тут мой взгляд уперся в лицо Загребельного. Леший… он ведь тоже видел! Или нет? Или мне это тоже почудилось? Ох, нелегкая, неужели поехал мозгами? Испугавшись этой своей мысли, я схватил приятеля за грудки и, захлебываясь словами, затараторил:

— Ты ведь видел? Ты его видел?! Скажи, что ты его видел, что ты его помнишь!

— Да отцепись ты от меня, придурок! — Леший заученным приемом сбил захват.

— И все же… — я продолжал настаивать, хотя напор свой и поумерил.

— Ну, видел,— зло рявкнул подполковник.

— Видел… — у меня немного отлегло от сердца.— Это хорошо, что видел. Значит, я еще того… в своем уме. Кто-то говорил, что только гриппом все вместе болеют, а с ума сходят поодиночке. Но если ты видел, то значит нас уже двое. Это радует. Это не сумасшествие.

— Нет, ты точно придурок,— покачал головой Загребельный.— Этот тип со стены, Одноглазый этот гребанный… он же тебе сувенирчик на память подарил. Рамку в коробочке. Помнишь?

Ну, конечно! Вот цирк-зоопарк, как же я мог про нее забыть! Стараясь унять дрожь в пальцах, я полез в карман бушлата. Лез и думал, вот номер будет, если там ничего не обнаружится. И что тогда прикажете думать? Что свихнуться можно и за компанию?

Когда пальцы нащупали гладкий пластик, я вздохнул с облегчением, причем так громко, что услышал даже Леший.

— Нашел? — прошептал он, как будто боялся спугнуть удачу.

— На месте,— я вытянул приборчик из кармана и положил его на ладонь.

Мы оба даже не удивились, когда обнаружили, что рамка, хвала всевышнему, спокойная неподвижная рамка, слегка светится.

— Хорошо, что он тебе его дал,— задумчиво произнес Загребельный.— Хоть какое-то доказательство.— Тут Андрюха встрепенулся.— Слушай, а откуда ты о нем узнал, о леснике этом? Кто рассказал? Расспросить бы как следует.

— Кто рассказывал…? — мне даже не пришлось особо напрягать память. Я прекрасно помнил кто рассказывал.— Пулеметчик один. Алексеем кличут. Он…

Тут я осекся. Вспомнил изувеченный «Утес», кровь и раздробленное, словно угодившее под пресс человеческое тело, привязанное к броне веревками. Его так и оставили, похоронили вместе с «302-ым» под грудой кирпича и железа.

— Что он? — вывел меня из оцепенения Леший.

— Нет его больше.

— Понятно,— подполковник как-то нервно хохотнул.— Ты знаешь, я даже не удивлен. Учитывая всю странность происходящего, по-другому и быть не могло. Вот чертовщина!

— Согласен.

Я решил не упоминать о Степане Кузьмиче, втором номере пулеметного расчета. Он ведь тоже знал об одноглазом белорусе и тоже погиб. Совпадение? Кто знает, может и совпадение. Вчера проклятые инопланетные выродки отняли у нас слишком много человеческих жизней.

Подумав о прорыве, о смертях сотен людей здесь, в Одинцово, и тысяч там, в Красногорске, я даже устыдился того, на что мы с Лешим тратим столь драгоценное сейчас время. На пустую болтовню, на какое-то идиотское расследование. Да расскажи мы о нем кому-нибудь, нас бы не то что не поняли, нас бы заклеймили позором. Вот чем занимаются два здоровых сильных вояки. И это в то самое время, когда сотни женщин, стариков и детей ждут от них помощи.

— Пойдем,— я взял Загребельного за плечо и потянул, разворачивая к двери.

— А как же быть с этим типом?

— Забудем пока. Есть дела более важные и срочные.

— Забыть, это вряд ли… — покачал головой подполковник ФСБ.— Не выяснив, кто был тот, мы не сможем полностью доверять этому.— Леший указал на дверь, намекая на того лесника, что сейчас находился в кабинете главы Одинцовской колонии.

— Тот ли, этот ли, все равно,— отрезал я.— Лично я сейчас готов довериться хоть черту, хоть дьяволу, только бы он помог спасти людей.

Похоже, мой довод произвел на Лешего впечатление, должное впечатление.

— Ладно, послушаем, что там говорят,— Андрюха взялся за дверную ручку.— Только имей в виду, я буду за ним приглядывать.

— Да сколько влезет,— разрешил я.— Ну… давай, заходи.

В тот момент, когда мы вновь материализовались в апартаментах Крйчека, как раз выступал архитектор Хлебников, вернее не выступал, а вел весьма и весьма горячую дискуссию с Одноглазым и активно поддерживающим того Горобцом.

— Дети и старики не дойдут, просто физически не дойдут,— почти кричал архитектор.— Мы их всех потеряем после первой же сотни километров. Это убийство. Их гибель будет на нашей совести.

— Если бы идти було треба тысячу километрив, то, ясное дело, я б теж був против.— Не соглашался с ним Горобец.— Тысячу никто не осилит, ни жинкы, ни диты, ни старикы, ни мы з вами. Но тут ведь зовсим инше дело. Тут ведь триста, ну, в крайнем случае, триста пятьдесят километрив. И все, дело зроблено. А дальше… — Микола закрыл глаза, и на лице его появилась мечтательная улыбка.— Дальше у нас зьявиться шанс забути про всю цю нечисть раз и навсегда.

Слушая весь этот спор, я понял, что пропустил какую-то его очень важную часть… даже две части. Во-первых, не было понятно какая нелегкая должна нас нести к морю. Во-вторых, почему до этого самого моря вдруг оказалось не тысяча километров, а всего триста, в крайнем случае триста пятьдесят? Европа, что ли, резко усохлась? Как бы ни было любопытно, однако я все же повременил задавать вопросы. Оставалась еще надежда, что ответы можно будет узнать из дальнейшего разговора.

— Я всегда был и остаюсь противником этой авантюры,— встал на сторону Хлебникова Крайчек.— Даже триста километров нам не по силам. Вы что, забыли куда придется идти? На запад. По неизвестным территориям, в места полностью контролируемые кентаврами. Оттуда ведь никто не возвращался.

— Так уж и никто? — подал голос Одноглазый.— А я что, не в счет? Я ведь там прошел. Один прошел. Кентавров там меньше, чем здесь, это я гарантирую. Так что такому крупному отряду…

— У Звенигород можно зайти,— вдруг нашелся Горобец.— Их тоже сагитируем. Это еще с полтысячи душ.

— Во! Дело говорит хохол! — похвалил его Скуба.— Чем больше народу, тем безопаснее дорога.

— Сагитировать? — тихо произнесла из своего угла Нина.— А ведь не известно есть ли там кого агитировать.

Слова женщины словно окатили участников жарких дебатов ледяной водой. Все планы и проекты, как светлые и многообещающие, так и мрачные и пессимистичные, как бы потускнели, отошли на второй план, уступая место страшной действительности. А она, проклятая, и заключалась именно в том, что из лагеря нам не высунуться. Днем вокруг так и кишело кентаврами. Но им еще можно было противостоять, если бы только не эти электрические гиганты. Поэтому приходилось просто сидеть и ждать, как зайцы в норе. Надеяться, что монстры не придут завтра и подарят нам еще один день жизни. Ну, а что будет послезавтра?

— Если кашалоты не придут ни завтра, ни послезавтра, то этих двух дней как раз хватит, чтобы подготовиться и ночью уйти,— в наступившей тишине слова Одноглазого прозвучали как глас, послание пришедшее из потустороннего мира.

— Ночью?! — в один голос воскликнули Крайчек, Беликов и Кальцев.— Да ты в своем уме?!

— Именно ночью,— повторил лесник.— Днем вы уже пытались, и что из этого вышло?

Скуба сказал «вы», а не «мы», и это сразу резануло слух, по крайней мере, мой слух. Это что значило? То ли белорус не отождествлял себя с людьми, среди которых он теперь жил, то ли он был против попытки прорыва и сейчас еще раз об этом напомнил Крайчеку. Как бы там ни было, но мне это его «вы» очень не понравилось. Что ж, запомним, а может как-нибудь потом сделаем соответствующие выводы.

Однако, такой наблюдательностью в купе с подозрительностью похоже обладал один лишь я. А все остальные были слишком ошарашены, если не сказать напуганы, самой мыслью оказаться ночью вне освещенного периметра.

— Дело конечно рискованное, но при соответствующей подготовке должно сработать,— охладил страсти Одноглазый.— Мы тут с Миколой уже подумали…

Скуба еще не закончил, а все взгляды уже были устремлены к Горобцу.

— Ну, давай, выкладывай,— легонько подтолкнул своего приятеля инженер Ковалев, который до этого молча наблюдал за всем происходящим. 

— У нас дизель-генераторив сколько? Два.— Горобец задал вопрос и сам же на него ответил.— Один головний стационарный, а другий резервный передвижной, на колесах. Розумиетэ, на колесах! А цэ значит, шо он может и на ходу работать. Я имею в виду, если его тащить потихэньку. Усякого хламу у нас на складе хватает, одних тильки велосипэдив с полсотни. Склепаем тележки, поставимо на них прожектора, зъеднаемо усе кабелями, заизолируем хорошенько, так шоб их у руках можно було нести и никого током не долбануло. А как почнэ смеркаться, ходу!

— Это Микола изложил близкую ему техническую или, вернее, электрическую сторону дела,— пошутил Одноглазый.— Я же дополню ее своими мыслями. Значит так, ночью у нас сейчас сколько длится? Часов восемь-девять, мряка, как говорится, способствует. Ну хоть здесь от нее польза. Скорость наша будет километра три в час. Это я учитываю весь скарб, оружие, технику, которые придется тащить на себе. Итак, значит, за темное время суток мы протопаем километров двадцать. Заметьте, беру с хорошим запасом, с учетом всяких там проблем и неожиданностей.— Лесник жадно затянулся самокруткой, выпустил носом дым и поспешно продолжил.— Мы тут живем не в каком-то там Техасе или Сибири, где на сто километров ни одной конуры не сыщешь. У нас здесь деревушек, поселков разных, городков густо натыкано. К утру наш табор явно до какого-нибудь из них доберется. Входим мы туда, баррикадируемся и сидим тихо аж до следующей ночи. Кентавры, даже если и засекут нас, то все равно не успеют собрать достаточно сил, чтобы прорвать оборону. А мелкие их группы мы перестреляем, это как пить дать.— Подводя итог своему плану, Скуба уверенно заметил.— Две недели и все. Триста километров позади. Дело считай сделано.

— И куда мы попадем через триста километров? — все-таки не выдержал я.

— Как куда?

Лесник покосился на меня своим единственным желтоватым глазом. Спустя пару секунд в нем начало просыпаться понимание. Возможно, в ответ мне Одноглазый и собирался что-нибудь ляпнуть, что-нибудь колкое, типа «Нечего где-то шляться, когда люди серьезные дела решают», но Крайчек его опередил:

— Олесь предлагает идти до Двины. По ней на лодках и плотах спуститься до Витебска. А там нас встретят и помогут.

— На воде нам кентавры не страшны,— снизошел до объяснения лесник.— Воды они боятся.

— Не пойму я что-то, ты лесник или моряк? — поддел Скубу Леший.— За водные процедуры агитируешь во всю. А ты подумал, вдруг в этой самой воде водятся твари куда пострашнее кентавров?

— Люди с острова никогда ни о чем подобном не рассказывали,— Одноглазый отрицательно покачал головой.

— С острова? — мы с Загребельным переглянулись.

— Это и есть то самое место, куда Олесь предлагает идти,— пояснил Крайчек.— Плавучий остров, собранный из тридцати двух океанских кораблей. Он стоит на якорях недалеко от побережья Финляндии.

— Вот это новость! — я не смог удержаться от восклицания.

— Уж больно похоже на красивую легенду,— задумчиво протянул Загребельный.

— В Витебске я говорил с посланниками Железного острова,— уверенно объявил лесник.— Они приглашают к себе всех. На кораблях полно места. И среди них, кстати, один круизный лайнер и несколько паромов.

— Красивое, тихое, спокийнэ життя,— призывая всех прислушаться к его словам, Горобец поднял вверх палец и наставительно им помахал.— Там нет ни призраков, ни клятих кентавров.

— В тихом омуте черти водятся,— тихо произнес архитектор Хлебников.

— Мне тоже не нравится эта идея,— согласился Крайчек.— Во-первых, это бегство, самое настоящее бегство. Если мы уйдем с суши, то уже врядли на нее вернемся вновь. Твари просто не дадут нам вернуться. Во-вторых, корабли… У железа ведь тоже есть свой срок жизни.— Тут Томас ненадолго задумался, и было видно, что следующие слова дадутся ему нелегко. Так оно и вышло.— Но если другого выхода нет, чтобы спасти людей, я готов идти к морю.

— Мы поищем этот самый другой выход и причем сегодня же,— неожиданного громко заявил Загребельный.— На рассвете, до того как в городе появятся первые кентавры, у нас будет час-полтора. За это время попытаемся выяснить, что же все-таки произошло, почему кашалоты не атаковали Одинцово. Внимательно осмотрим место вчерашнего боя.

Тут Леший метнул на меня быстрый заговорщический взгляд, по которому сразу стало понятно, что он собирался действовать по подсказке нашего таинственного, неизвестно куда запропастившегося знакомого. Ведь именно Одноглазый со стены хитро улыбнулся и произнес: «Вы ребята в погонах частенько смотрите, да только нихрена не видите». Сейчас подполковник ФСБ был полон решимости опровергнуть клевету. Именно это подтвердили его следующие слова:

— Если кашалотам что-то помешало, то мы найдем это что-то. Найдем и превратим в свое оружие.

— А мы будем готуватися до эвакуации,— упрямо произнес Горобец.

— Так и поступим,— Крайчек подвел итог совещанию.— И удачи нам всем.

Уважаемые читатели, здесь вы можете ознакомиться с черновой версией романа, которая подгружалась на сайт в процессе его написания. Окончательный издательский текст можно скачать в форматах FB2, TXT, PDF по весьма скромной цене.