И НАСТАНЕТ ДЕНЬ ТРЕТИЙ

Глава 11

Уже в который раз со мной поступали без церемоний, как с вещью, бессловесной, бесчувственной вещью, предназначенной для выполнения своей узкой, строго определенной функции. Меня швырнули на золотой еще горячий от заливки пол. Рядом звонко дзинькнула старая зазубренная кирка, и низкий рычащий голос приказал:

— Бери и руби. Самородки будешь сносить в свою кладовую. Узнаешь ее по отрубленной волосатой башке, что болтается над входом. Во всем остальном разберешься сам. Пожалуй дам тебе лишь один совет, к соседям своим спиной лучше не поворачивайся.

Циклоп довольно зареготал и, цокая копытами, быстро удалился. А я так и остался лежать лицом вниз, одной рукой вцепившись в заточку, а другой крепко зажимая глаза. Я твердо знал, стоит мне прозреть и осмотреться и все… конец. Может, еще продержусь пару минут, а затем… затем придет безумие. Золото не пощадит и не отпустит. Оно сделает меня своим рабом, готовым зверствовать и убивать.

О том, что вокруг груды золота, я знал совершенно точно. Подсмотрел сквозь узкие щелочки едва приоткрытых век, пока одноглазый гигант тащил меня сюда. Несколько быстрых взглядов, а затем крепко зажмурить глаза и быстрее туда… вглубь спасительной, целительной для разума темноты. В минуты, когда наступала слепота, я осмысливал увиденное.

В конце седьмого круга золотая река обрывалась настоящим высоким водопадом. Солнечные струи молниями рушились вниз. Падая, они разбивались о камни и растекались огромным сверкающим озером, которое, судя по всему, и носило имя Коцит. Но как только тигли на седьмом уровне пустели, и полноводная раскаленная река начинала мелеть, края золотого озера твердели, словно толстым льдом промораживаясь до самого дна. Вот тогда-то из мрачных пещер на работу выползали темные старатели.

Я не знал кто они. Сверху были видны лишь тени, а затем циклоп затащил меня на золотое поле слишком далеко. Так что мои компаньоны сейчас лишь только начинают рубку края. И я должен присоединиться к ним, иначе…

А как будет выглядеть это самое иначе? Что произойдет, если я вдруг откажусь рубить золотой пирог? Ведь никаких надсмотрщиков тут что-то не видать. Вот и сейчас уже битых пять минут я лежу просто так, как испуганный ребенок, крепко зажимая руками глаза. И ничего, никаких наказаний, никто даже слова не сказал.

Чем дольше я размышлял, тем больше приходил к выводу, что так оно все и должно быть. Охранники или надсмотрщики здесь просто не нужны. За них все делает всемогущее божество с атомарным номером семьдесят девять. Люди будут работать не покладая рук, только бы нагрести в свои кладовые побольше золотых самородков. Люди будут убивать соседей потому, что, ослепленные алчностью, они вдруг подумают, что соседские самородки вроде как крупнее, или, к примеру, лучше блестят, или еще что. Всегда найдется повод позавидовать работающему рядом коллеге. В мире людей это именовалось золотой лихорадкой, в мире мертвых золотой чумой. От лихорадки можно вылечиться, от чумы нет спасения. Если подцепишь эту заразу, то тебе полная амба.

Вот именно подцепишь! Я удивился, что подумал об алчности как об инфекционном заболевании. Да, против вирусов и микробов есть вакцины и антибиотики, а вот против алчности… Как устоять от всесильной магии золота, когда вокруг одно золото? Как глядеть на драгоценные самородки и видеть в них лишь ничего не стоящие серые камни? Как не ослепнуть от сверкания водопада? Как защититься от золотого солнца, освещающего бездонные адские глубины?

Солнце? Да, солнце. Конечно же, солнце! И люди умеют от него защищаться. Прицепив на глаза два маленьких темных стеклышка, они превращают яркий солнечный день в призрачный коричнево-черный сумрак. А что… вполне может и сработать! Только вот где в этом проклятом месте отыскать какие-никакие, хотя бы самые завалящие солнцезащитные очки?

Радость открытия сменилась разочарованием несбывшейся мечты. Очки он захотел! Ишь, наглец! Тут бы не очки, а хотя бы кусочек бутылочного стекла, или пластиковой упаковки, или еще чего другого, только бы притушить, перекрасить этот бесовский желтый цвет.

Вдруг я замер от неожиданной мысли. Погоди, друг, может, еще не все потеряно. У тебя есть стекло. Оно прямо здесь, на левом запястье. Не открывая глаз, правой рукой я нащупал стальной браслет, а затем и часы. Припомнил свой старенький «Tissot» и тут же отрицательно покачал головой. Нет, стекло прозрачное как слеза и затенить ничего не сможет. Да и выковырять его с закрытыми глазами, притом так, чтобы не разбить, задача просто невыполнимая.

Ну, а кроме часов у меня больше ничего нет. Или есть? Продолжая плотно сжимать веки, я сел, подсунул под одно из колен свое примитивное оружие и стал ощупывать карманы джинсов, вернее шортов или бриджей, так как от рваных штанин уже практически ничего не осталось. Все, что удалось отыскать, это несколько монеток и старый потертый бумажник. Его много-много лет назад мне подарил один знакомый еврей, уезжавший в штаты на ПМЖ, постоянное место жительства, то есть. На, вот, держи, говорил. Он счастливый. Деньги, мол, в нем не переводятся. Деньги! Да нахрена мне сейчас деньги! Все деньги мира я бы отдал за…

Стоп! Я свободной рукой быстро прихлопнул лежащий на ладони бумажник, как будто тот был бабочкой, как будто мог вспорхнуть и улететь. Спокойно. Все надо делать очень медленно и спокойно. Зачем нервничать? Трясущимися руками можно что-то обронить и потерять. А с закрытыми глазами попробуй потом найди.

Я занимался аутотренингом и одновременно с этим медленно раскрывал бумажник. Пальцы пробежали по рядам кармашков, в которых плотно засели пластиковые карточки, всевозможные ламинированные пропуска и удостоверения личности. Однако, я искал совсем не их. Мне нужен был левый нижний угол бумажника. В этом месте традиционно располагается большой прозрачный кармашек, в котором сентиментальные обыватели обычно таскают фотографии жен и детей, кошек и собак, коттеджей и машин, короче, всего того, что мило и дорого их нежным сердцам.

У меня же в этой карманной галерее хранилась нарисованная шариковой ручкой на кусочке картона пухлая полновесная фига. Помнится, засунул я ее туда из чисто практических соображений. Сопрет карманник мой кошелек, откроет, а там она самая. Наличности у меня в те памятные постперестроечные времена почти не водилось, о кредитках мы тогда и слыхом не слыхивали, а по пропуску на военную базу могут выдать только… ну, сами знаете что. Однако со временем первоначальное предназначение моего живописного шедевра утратилось, и фига стала просто символом моей жизни, безвкусной, бесцветной, непутевой жизни.

Я вспомнил о фигуре из трех пальцев и горько улыбнулся. Это в точку, тютелька в тютельку. Нынешнее мое положение лучше и не охарактеризуешь. Но все же попробуем кое-что предпринять. Я запустил пальцы вглубь прозрачного кармашка и рванул его изо всех сил. Старая подгнившая строчка треснула, и в руке моей оказался кусочек гладкого пластика. Отшвырнув бесполезный теперь бумажник, я стал на ощупь очищать заветную пластинку от обрывков кожи и ниток.

Я хорошо помнил, что на подарке старого еврея окошко отливало тусклым пепельно-шаровым цветом. Это было вначале, но после того, как бумажник побывал в ведре с высококачественным семьдесят шестым бензином, прозрачный материал сделался мутным и грязно-коричневым. Как раз то, что мне и надо! Много раз я порывался выкинуть старый, покрытый пятнами кошелек, но всякий раз передумывал. Талисман все-таки, память какая-никакая. И вот, глядишь ты, действительно пригодился.

Трясущимися руками я приложил добытую пластину к правому глазу. Страшно? Конечно страшно. Вдруг я сейчас открою глаз и увижу сверкающий, манящий сказочными богатствами мир. Вот тут-то мне и кранты! Правда, есть еще и другой вариант. Гляну я сквозь старый поцарапанный пластик и не увижу ничего, одно густое бесформенное месиво. Те же самые кранты, только еще сдобренные страхом и горечью полного поражения. Однако, хватит жевать сопли! Смелее! Будь что будет, другого выхода все равно нет. Я собрался с духом и слегка приоткрыл глаз, самую малость, так, как делал, путешествуя в объятиях «душки» циклопа.

После вынужденной слепоты свет больно резанул по зрачку. Я зажмурился, выждал несколько секунд, а затем попробовал вновь. На этот раз вышло получше. В мозг мой потекла слегка размытая картинка в лучших чефирных тонах. Есть! Получилось! Зловещего желтого свечения практически не было, на все прелести подземного пейзажа я реагировал спокойно, без эйфории и чрезмерного восхищения. Правда, был один минус. Видеть можно было только вблизи. Уже шагов этак через двадцать предметы сливались в одну сплошную массу. Узнать на таком расстоянии было возможно лишь что-то большое и специфическое, пожарную машину, например, и то, если рядом, случайно, не окажется рекламного щита фирмы «Coca-Cola».

Правда, как выяснилось, существовали и некоторые исключения. На двадцати шагах становились различимы и движущиеся предметы. Вот это самое движение я и засек справа от себя. Сперва лишь тень, затем по мере приближения четкий силуэт, и, в конце концов, фигура человека. Мужик. Почему-то голый. Все тело покрыто какими-то темными пятнами. Не поймешь, то ли синяки, то ли язвы, то ли свежие раны. Через мое импровизированное пенсне такие тонкости просто не разглядишь.

— Ты чего тут сидишь и не работаешь? Притаился чего? — прогудел незнакомец с подозрением в голосе.

— Я тут новенький. Пока не разобрался что к чему.

Я постарался как можно незаметнее подобрать прижатую коленом заточку. Хотя для драки с бессмертным существом гвоздя будет мало, тут понадобится что-то посолидней. Я вспомнил о кирке, которую оставил циклоп. Присмотрелся. Точно, вот она, Т-образный предмет валялся в метре от меня. Однако, я разглядел и не только это. Точно такую же тонкую «Т» сжимал в руках мой новый знакомый, и держал он ее наготове, как будто вот-вот собирался пустить в дело.

— Новенький, говоришь,— мужик покатал эту фразу на языке, словно пробуя на вкус.— Это вместо Ромиреса, что ли?

Я слыхом не слыхивал ни о каком Ромиресе, поэтому неопределенно пожал плечами:

— Не знаю, циклоп сказал, что буду работать здесь, и над моей кладовой болтается прибитая голова.

— Ну, точно… вместо Ромиреса. Я этого кубинского красножопого и пришиб. А голову над дверью прибил. Пусть, недоносок, любуется.

— За что ж ты его так?

Я невинно поддерживал разговор, а сам как бы между прочим потянулся к кирке. Это ведь, так сказать, мое персональное орудие труда. Вполне логично, если оно будет в руках своего законного владельца. Вернее сказать в руке, так как сейчас я вроде как однорукий. И так будет до тех самых пор, пока не придумаю, как пршпандолить на глаз спасительный кусочек тонированного пластика.

Мое движение не осталось незамеченным. Мужик зарычал как дикий зверь и замахнулся своим отточенным инструментом. То, что отточенным, я понял по ослепительному блику, сверкнувшему на стальном острие. Ударит или только пугает? Ответа дожидаться я не стал. Зажмурился и прямо с колен кувыркнулся навстречу противнику. Разделявшее нас расстояние мигом исчезло. Оказавшись под ногами у незнакомца, я вновь прозрел на один глаз и двумя ногами остервенело ударил в волосатое колено. Удар получился мастерский, как будто я всю жизнь только и делал, что участвовал в рукопашных потасовках. Колено хрустнуло и подломилось. Мужик взревел от боли и упал. Однако, он даже и не подумал схватиться за переломанную ногу. Наоборот, он еще с большим остервенением кинулся на меня.

Мы были так близко друг к другу, что кирка из смертоносного оружия превратилась в обузу. Абориген отшвырнул ее и голыми руками вцепился мне в горло. Дурак, он ведь даже и не предполагал, что в моей правой руке зажат заветный восьмидюймовый гвоздик.

Опять пришлось взять грех на душу. Опять под моими ударами рвалась кожа и трещали мышцы, а стальное шило все било и било. И этому казалось не будет конца. Я превратился в бездушную швейную машинку, которая ритмично и безотказно всаживала в ткань свою острую иглу. Самое страшное, что враг мой не умирал. Он кричал от боли, бился и извивался, бессознательно молотя по мне обессиленными руками. Мразь, гнида, сволочь, ненавижу! Резать, душить, рвать на куски! Я вдруг ясно увидел лицо этого человека, опухшее, рыхлое, изрытое сочащимися язвами. В тот же миг меня словно окатило ушатом ледяной воды. Чудовищное зрелище, и я его ВИЖУ!

С криком «Нет!» я выронил заточку и трясущимися руками зажал глаза. Как маленький испуганный ребенок я так и сидел, закрыв лицо руками. Сидел и ждал, пока в голове улягутся страх и безумие. Если, конечно, они улягутся.

Произошло самое страшное, что могло произойти. В пылу борьбы я выронил драгоценный кусок пластика. Не мудрено, в драке не на жизнь, а насмерть нужны обе руки. И если бы я не пустил в дело левую, то вполне возможно сейчас бы не мой противник, а я сам лежал бы рядом, превращенный в булькающий поддергивающийся бифштекс.

Слава богу, если я это все понимаю, значит, пронесло, значит, еще не свихнулся и могу контролировать свои мысли и поступки. Итак, каков мой следующий шаг? Конечно же отыскать бесценною пластинку. Трудно, но выполнимо. Главное успеть до того, как в подземную долину свалят новую порцию расплавленного металла, или пока меня не обнаружат другие обезумевшие старатели. И первое, и второе весьма неприятно, особенно когда ты встречаешь эти «радостные» события с плотно закрытыми глазами.

Подгоняемый страхом, я принялся на ощупь обшаривать гладкий золотой пол. Наша схватка была яростной, но короткой. Укатиться далеко мы не могли. Поэтому пластик где-то недалеко, где-то здесь. Вот ощупаю метра три-четыре и обязательно его найду.

Пять минут безостановочных поисков дали некоторые результаты. Нет, пластик я так и не нашел, зато нащупал заточку. Резонно решив, что она всегда должна быть наготове, я взял ее в зубы. Кровь на металле еще не свернулась, и я сразу почувствовал ее горький привкус. Именно горький, а не соленый. Ну, а что я хотел? Какого вкуса должна быть кровь у мертвеца? При воспоминании об изъеденном язвами и коростой теле мой желудок вывернулся наизнанку. Челюсти разжались, заточка выпала и я начал блевать. Сильно я в этом деле не преуспел. Кроме желудочного сока наружу ничего не пошло, ведь знаменитый Саидов плов я так и не попробовал.

Прекрати, хватит, возьми себя в руки! От покойника его, видишь ли, стошнило. А сам то ты кто? Такой же жмурик, только сохранился чуток получше. И все только потому, что пробыл ты в этих теплых краях всего дня два… Черт, а ведь правда, минуло почти целых два дня! Я забыл о времени, и только сейчас оно подстегнуло меня словно ударом кнута. Остался один день… ну, быть может чуток побольше, чем день, но все равно это мало, чертовски мало!

Как голодная дворовая собака хватает на мусорке кость, так и я с остервенением вцепился в ржавые грани кованого гвоздя. Вцепился, а затем принялся кружить и кружить вокруг поверженного врага. В основном приходилось ориентироваться на звуки, которые производила растерзанная куча живого мяса. Но иногда стоны умолкали. Тогда я поворачивался к живому труппу и на мгновение приоткрывал веки. Быстрый взгляд, удаление от тела определено, и я вновь превращался в слепца, продолжавшего движение по спирали.

Время шло, а жизненно важный предмет все не находился. Я был в отчаянии, вернее в панике. Я уже не ощупывал волнистые наплывы драгоценного металла, я на брюхе ползал по ним, загребая руками как пловец, плывущий брасом. Но все напрасно, пластик как сквозь землю провалился. Тогда я сел, вынул из стиснутых зубов бесполезный кусок железа и горько заплакал. Это были последние слезы разумного цивилизованного существа. Больше я никогда не заплачу, ведь звери не умеют плакать.

Инстинктивно задрал край своей грязной рваной тельняшки, скомкал ее и уже вот-вот хотел поднести к лицу, когда в ладонь неожиданно что-то кольнуло. Я замер. Несколько мгновений прошли в полном оцепенении, и лишь только затем, боясь поверить в чудо, я стал аккуратно перебирать складки ткани. Когда пальцы нащупали тонкий гладкий прямоугольник, я взревел как ликующий лев над трупом только что убитого слона. Или нет, даже громче. Как пароходный гудок при входе в родной порт. Пусть все слышат, пусть все знают, я спасен, я продолжаю оставаться человеком.

Как бы стараясь проверить, тот ли кусочек оказался в моих руках, я поднес его к глазу и… Ей богу я сделал это вовремя! Выпотрошенный и окровавленный мужик стоял надомной, замахиваясь киркой. Повинуясь инстинкту самосохранения, я рванулся и откатился в сторону. Успел! Вместо моего тела отточенный инструмент пропорол глубокую борозду в мягком металле пола.

Да что же это! Неужели все сначала?! Я быстро вскочил на ноги и бегло осмотрелся по сторонам. Нет ли еще каких неожиданных сюрпризов. К счастью нет. Как и прежде в зоне видимости находился лишь мой прежний знакомец. Ну, ладно! Ты, гад, сам напросился! Взглядом я отыскал подаренную циклопом кирку и стремглав бросился к ней. Противник тут же отреагировал на мой бросок, но только сделал он это медленно и как-то уж очень по-механически, рывками что ли. Вот тут до меня и дошло. Шпыряя его гвоздем, я перебил ублюдку сухожилия, и теперь он заржавелый робот с негнущимися руками.

Может, руки у него и не гнулись, но сила и желание покопаться в моих потрохах у него все еще оставались. Поэтому бездействовать я не мог. А раз так… Прости, приятель. Я поднял кирку и размахнулся. Так, кажется, метают диск. Одной рукой, сбоку, придавая снаряду максимальное ускорение. Мое оружие с отвратительным чмяканьем вошло в грудь нападавшего. Энергия удара передалась телу противника и опрокинула его на спину. Мужик вскрикнул, да так и остался лежать как приколотый булавкой навозный жук. Руки шевелились, ноги дергались, и я был почти уверен, что пройдет некоторое время, и он вновь встанет. Встанет, чтобы снова кинуться в атаку. Нет, такая перспектива меня не устраивала… то есть, совсем не устраивала.

Как ни мерзко это было делать, но я опять взялся за оружие. Трофейная кирка оказалась легкой и удобной, прямо не кирка, а альпинистский ледоруб. И где он только его раздобыл? Я обошел распростертое тело и остановился возле головы. Примерился. Господи, и за что мне все это?! С перекошенной от гадливости рожей я размахнулся и вонзил ледоруб в шею здоровяка, а затем еще и еще раз.

Удаляясь прочь, я старался не думать и не вспоминать. Это прошлое, забудь, говорил я себе. У тебя сейчас есть только будущее, так борись за него! Но не думать не получалось. И дело было даже не в том, что я обагрил руки кровью, сводило с ума предчувствие, что все это непременно повторится.

Я проковылял шагов сто, и лишь тогда стал понемногу приходить в себя. Первая здравая мысль, посетившая голову, касалась главной причины моей уязвимости. Да, уж… однорукому, да еще с постоянно теряющимся фильтром, здесь долго не протянуть. Как бы так сделать, чтобы пластиковый монокль сам держался на глазу. Вспомнились самые разнообразные варианты. Дужки и зажимы отпали сразу, а вот какая-нибудь веревка или лучше резинка… Лицо оглушенного Штирлицем одноглазого шарфюрера Холтофа само собой всплыло в памяти. Помнится, фриц носил круглый черный щиток на тонкой резинке. Эх, была бы у меня такая резинка, да хотя бы любая резинка, да хотя бы от трусов…

Оба-на, она таки и есть! Вот тут я снова поблагодарил великую родину за накрепко вколоченные привычки. Ведь на мне были не какие-то там гуттаперчевые Кэвины Клайны, сами собой прилипающие к заднице. На мне были просторные ситцевые семейники, произведенные заботливыми ручками родных рязанских или там вологодских умелец. И в эти самые семейные трусы, как водится, вдевалась все та же вечная и неизменная бельевая резинка.

Долго я не раздумывал. Гвоздь и ледоруб кинул на пол, пластик зажал в зубах и стал быстро переодеваться. Натянув на голый зад то, что когда-то именовалось джинсами, я принялся раздирать прочный ивановский ситец. При помощи гвоздя этот процесс занял всего пару минут. Затем все тем же гвоздем я аккуратно проколупал в пластиковом прямоугольнике две дырочки.

Честно говоря, эта операция прошла с невероятным напряжением сил и нервов. Попробовал бы кто с закрытыми глазами проделать два ровных отверстия в диаметрально противоположных уголках шестисантиметрового кусочка хрупкого пластика. Это при всем при том, что попытка давалась всего одна! Но, как говорится, дело мастера боится. Вскоре у меня на лице красовалась грязно-коричневая заплатка, плотно притянутая к черепу тонкой белой резинкой.

Работа закончена, и на душе значительно полегчало. Приятно осознавать себя победителем. Я сделал то, что до меня не удавалось никому. Я сохранил трезвость ума в мире безумия. Правда, оставалась опасность, что нечаянно я открою второй глаз. Стрясется, к примеру, что-либо у меня за спиной и все… против рефлексов не попрешь. Я буду оглядываться по сторонам и обалдело моргать обоими широко открытыми глазами.

Нет, только не это! Чего тогда стоят все старания и потуги? Чтобы так… одним махом все взять и перечеркнуть? Ни за что! Никогда! Я задумчиво поглядел на зажатый в руке гвоздь. Левый глаз… На кой хрен он тебе здесь нужен? Если выберешься, будет у тебя два глаза, будешь ты молодой и красивый, будет у тебя счастье и любовь. А сейчас, здесь, это лишь помеха, лишь капкан, в который можно запросто угодить. Так что сделай это, не трусь! Это не боль и не страх по сравнению с теми болью и страхом, что окутают твое бездарное глупое поражение. Я вздохнул поглубже и медленно поднес ржавое острие к своему лицу.

Написать отзыв на книгу

Уважаемые читатели, здесь вы можете почитать ознакомительную версию романа. Полный текст можно скачать в форматах FB2, TXT, PDF по весьма скромной цене.