ОРУЖЕЙНИК
Книга четвертая
Приговор судьи
Глава 14
Для того чтобы попасть на автомобильную палубу оказалось недостаточно протиснуться сквозь раскуроченный борт. Далее располагалась мощная откидная аппарель, по которой на паром заезжал и выезжал автотранспорт. Само собой, сейчас она стояла вертикально, напоминая подъемный мост в какой-нибудь средневековой крепости. Но крепости, будь они трижды неприступны, все равно брали. Не исключением оказалась и стальная твердыня под названием «Джулия». Ход в нее незатейливо пропороли с помощью газового резака. Дыра в аппарели оказалась почти такой же, как и на входе. В нее свободно мог пройти человек среднего роста, а вот таким негабаритам как Леший и Миха... вот им-то наверняка предстояло протискиваться.
— Почему вход такой узкий? — поинтересовался я у Черкашина, когда мы с ним первыми оказались внутри. — Сюда же ничего крупнее чемодана не затянешь.
— Если понадобится, мы и нос у парома поднимем, и мост опустим, — доверительно сообщил Иваныч, снимая очки. — А так... чего зря светиться?
— К вам сюда хрен кто прорвется, — хмыкнул я. — Ишь, нагородили всякой всячины! Не дорога, а одна сплошная живодерня.
— Вы-то как-то прорвались, — заметил Черкашин, и в его голосе послышалась нешуточная озабоченность, будто речь шла о настоящей проблеме.
— Что, подкидыши это и впрямь серьезная опасность? — я с любопытством глядел на то, как с лица моего собеседника исчезает тертая серая ткань.
— Серьезная, — подтвердил Иваныч. — И главное все лезут и лезут, гады.
— Ну и чем таким они опасны? — в разговор вступил пробравшийся внутрь корабля подполковник ФСБ.
— Они с собой всякую дрянь тянут, ту, что им монахи всучат. Вот совсем недавно девчонка одна объявилась. Малолетка еще совсем, лет пятнадцати отроду. Наш дозор ее пожалел. Решили живой взять. Может, отойдет со временем, нормальной станет, а то у нас тут с женским полом некоторая напряженка наблюдается.
— Ну и...
Теперь я глядел на мужчину примерно моего возраста, которого вполне можно было окрестить мулатом. Странным таким чумазым мулатом, с круглым славянским лицом, носом картошкой и практически белыми, криво обстриженными волосами.
— Из того дозора только один человек уцелел и то без руки остался. — Черкашин поглядел на наши заинтригованные физиономии и пояснил: — Девчушке той в брюхо целую кучу тянучки закачали. Ума не приложу, и как она только с этой гадостью жить смогла?! А когда, значит, наши ее окружили, рвануло так, что все в округе метров на тридцать смело.
Рассказ Иваныча возымел на нас с Андрюхой самое удручающее воздействие. Я почему-то сразу подумал о Лизе. Ведь ее тела, как впрочем и тела Соколовского, Нестерова и Летяева мы так и не нашли. А вдруг она жива... они все живы и попали в руки к этим самым монахам...
— Монахи? — бас Загребельного стал эхом от моих мыслей.
— Не знаете что ли? — Черкашин был искренне удивлен. — А я-то думал, вы от них ушли... вон как Кальцев, к примеру.
При этих словах Иваныч кивнул в сторону одинцовского разведчика, который стоял рядом и скорее по инерции, чем со зла направлял на нас ствол моего любимого АКМСа. Услышав такую новость, и я, и Леший как по команде уставились на своего старого знакомого. На свет божий проявилась часть истории, которую мы уже давно хотели услышать.
Однако Кальцев промолчал. Он дождался, пока на автомобильную палубу просочатся все остальные члены группы, а затем скомандовал:
— Татьяна... Ветерок, возьми лампу и двигай вперед. А мы за тобой следом. Нечего тут попусту торчать!
Молодая женщина со светло-русыми, коротко стриженными волосами и почти таким же бронзовым обветренным лицом как и у Черкашина подцепила одну из стоящих у борта керосиновых ламп и, подняв стекло, зажгла ее при помощи дешевенькой пластмассовой зажигалки. Подняв керосинку, она подошла к нам и устало улыбнулась:
— Все готово. Можно идти.
Я сразу узнал голос. Это именно она подписалась за нас полчаса назад, именно она потребовала, чтобы страдающему от ожогов Лешему выдали порцию драгоценной воды.
— Таня, значит. Вот и познакомились, — Андрюха тоже узнал нашу заступницу и улыбнулся обожженными губами. — Спасибо вам за все.
— Ну вы скажете тоже... — женщина взглянула на него своими слегка раскосыми восточными глазами. — Я ведь чувствовала, что вы обычные, то есть нормальные. — Затем она слега смутилась под пристальным взглядом Загребельного, засуетилась и спешно кинулась выполнять приказ командира.
Автомобильная палуба оказалась темной, словно глубокая пещера. Когда мы отошли от входа, керосиновая лампа Татьяны стала единственным источником света, озаряющим рифленый настил пола, сигнальную раскраску стен и потолочные балки, по которым тянулись шеренги мертвых ламп дневного света. Честно говоря, я полагал, что мы дойдем до ближайшей лестницы и отправимся вверх к каютам, барам и ресторанам, где беззаботные туристы когда-то весело прожигали деньги и время. Однако все вышло не совсем так. Пропуская лестницу за лестницей, мы продолжали двигаться вперед по довольно круто наклоненной палубе. Крен на корму составлял градусов тридцать, и я сразу вспомнил, что «Джулия» основательно вгрузла своей толстой синей задницей в земную твердь.
Твердь... Я повертел это слово в уме и понял, что так оно и есть. Наносы пыли, щебня и песка здесь составляли самое большее метр. Дальше шла какая-то твердая, очень похожая на руду порода. Смять ее корабль не мог даже если допустить, что при его падении получился довольно сильный удар. Тогда оставался всего один вариант: «Джулия» угодила в какую-то трещину или разлом.
— Под землю спускаемся, что ли? — задал я вопрос, когда прикинул, что мы уже сейчас находимся метра на три ниже поверхности.
— Догадливый ты, полковник, — Кальцев снизошел до ответа.
— Ты и впрямь полковник или погонялово такое? — поинтересовался Черкашин.
— И впрямь, — кивнул я. — Танкист из Кантемировки.
— А ваш приятель? — шагающая впереди Татьяна приостановилась и повернула голову.
Вопрос предназначался мне, но отвечать на него я как всегда не спешил. К конторе Загребельного люди относились по-разному. Поэтому пусть Андрюха сам решает оповещать о своем прошлом или нет.
— Я подполковник Федеральной службы безопасности, — мой друг сделал выбор.
— Во как! — выдохнул Иваныч.
— Шпион, значит? — поинтересовался кто-то из тех, что шел за нашими спинами.
— Не-е, — протянул в ответ другой голос. — Это у всяких там янкисов или англичан шпионы были, а у нас разведчики.
— Тут как раз для разведчика дел полным-полно, — заверил нас Черкашин. — Тут вокруг вопросов больше чем ответов. Самая для вас с Кальцевым работа.
— С Кальцевым? — переспросил Леший и метнул быстрый взгляд в сторону нашего старого знакомого.
— Ну, да, — подтвердил Иваныч. — Он же вроде как тоже разведчик... из Одинцова.
Слова Черкашина походили не то на вопрос, не то на утверждение. По ним сразу стало понятно, что местный сторожил был бы очень не против услышать от нас подтверждение тех сведений, которые им доложил сам Кальцев при своем появлении.
— Разведчик, спору нет, — вместо Загребельного ответил я. — Только чего-то он там небольно наразведывал, раз сам оказался здесь, а доверившиеся ему люди неизвестно где.
Похоже, я здорово наступил на больной мозоль одинцовского Штирлица. Кальцева всего аж передернуло, после чего он резко схватил меня за плечо:
— Ты Ветров говори, да не заговаривайся! — злобно прошипел одинцовец. — Откуда тебе знать, что там да как было.
— Вот я и хочу выяснить, — старый танкист не остался в долгу и вцепился своему неуравновешенному оппоненту в отвороты пальто. Мы долго и в упор буравили друг друга взглядами, пока, наконец, негромкий, но требовательный женский голос не произнес:
— Когда спустимся, там и поговорите. А сейчас чего уж... сейчас идти надо.
Возразить Татьяне было нечего, а перегрызать Кальцеву горло пока казалось несколько преждевременным. Именно поэтому я и разжал пальцы.
Этот наш «милый» разговор состоялся уже практически у задних ворот парома. Мы отмахали сто пятьдесят метров по пустой гулкой палубе и оказались перед очередной, довольно крупной дырой. За ней виднелась абсолютная чернота, как будто там находился космос. Или нет, совсем забыл, в космосе ведь полным-полно звезд. Тогда это... Цирк-зоопарк это походило на проход в иной мир, тот самый, в который я заглянул там, в Подольске, когда бросил свой БТР в черную бездну зловещего портала.
Однако, как видно дыра смутила лишь одного меня. Шедшие впереди Татьяна и Черкашин не задумываясь шагнули в нее. Свет лампы тут же заплясал на срезах металла, прорисовал во мраке что-то наподобие грубо сработанных перил. Фух! Перила означали сходню или лестницу, то есть что-то простое и понятное, а вовсе не ту чертовщину, которая отчего-то мне привиделась.
Перебравшись через край дыры, мы и впрямь оказались на рифленом металлическом съезде. Его наверняка демонтировали с парома, где именно такие мостки обычно служили для переезда автотранспорта с одного уровня на другой. Съезд уходил под углом вниз и вторым своим концом утыкался в гладкую каменную стену. Там он опирался как на вбитые в породу массивные крючья, так и на две, выполненные из толстых швеллеров подпорки, которые доходили до самого дна пещеры.
То, что это была пещера, теперь стало совершенно ясно. «Джулия» своей кормой продавила ее свод и плотно засела в каменных тисках. Размеры подземной каверны оказались довольно внушительными. По площади — половина футбольного поля. Правда, высота не очень большая, всего метров семь-восемь. Паром буквально касался своими гребными винтами пола. Разглядеть все это мне помог горящий внизу костер, вокруг которого сидело три человека.
— Под ноги смотрите! — от созерцания местных достопримечательностей меня отвлек голос Иваныча. — Сейчас на вторую сходню перейдем. Она будет с правой стороны и чуток пониже этой.
Все так и оказалось. Вторая съездная аппарель была вделана в стену на полметра ниже первой. Другой ее край лежал на здоровенном плоском обломке скалы, который очевидно откололся от свода в тот самый момент, когда его протаранила многотонная махина корабля. Имелся и последний, третий съезд. Он соединял каменную глыбу с дном пещеры. И вот именно там, где металл утыкался в расчищенную от камней площадку, и горел огонь.
— Черкашин, это ты что ли, черт старый? — поинтересовался один из дежуривших внизу людей, поднимаясь на ноги. — Что-то вы сегодня быстро вернулись!
— Есть повод! — прокричал в ответ Иваныч. — Новенькие у нас.
— Новенькие?! Ух ты! — вслед за первым человеком вскочили и двое других. — Откуда? Из обезьянника или прямо из цеха драпанули?
— Не знаю. Не успели спросить. — Черкашин уже больше не кричал. В этом отпала всякая нужда, поскольку голова нашей процессии уже ступила на третий пролет самопального моста.
Когда мы приблизились к костру, стало возможным разглядеть трех дозорных. Один из них, тот, что первым заговорил с Иванычем, был невысокий мужчина средних лет. Его правую щеку, ближе к уху, «украшал» крупный безобразный шрам, который поднимаясь к виску, терялся в спутанных пепельно-белых волосах. Точно такого же цвета были усы и борода. Вся эта молочная растительность ярко контрастировала с темным, почти коричневым цветом лица.
Такая же кожа и такие же волосы, как и у остальных повстречавшихся нам «серых». У одних они чуть посветлее, у других потемнее, но в принципе определенная тенденция просматривалась совершенно ясно: под этим адским небом все, что может выгореть, будь то волосы или ткань — моментально выгорает, а все части тела, даже те, что скрыты толстым слоем одежды, начинают темнеть, грубеть и высыхать. Не думаю, что это загар. При загаре кожа остается упругой и гладкой, да еще и приобретает красивый шоколадный оттенок, а тут... Тут на теле у людей образовалась настоящая корка.
Мои выводы подтвердили и остальные два охранника. Один совсем молодой парнишка. Уж не знаю, где его носило, но лицо он поджарил себе основательно. Лоб, нос и щеки юноши были покрыты крупными струпьями, по которым уже побежало несколько кровоточащих трещин. Парень то и дело кривился и промакивал их куском мятой тряпки, на которой поблескивал какой-то порошок.
Третий из находившихся у костра... При взгляде на него я вздрогнул. И это вовсе не потому, что обнаружил какие-то увечья. Нет, с точки зрения физического состояния он был совсем в неплохой форме. Но вот только его черты... Они выглядели какими-то странными, не похожими на обычного человека. Крупная, совершенно лысая голова. Худая, можно сказать худосочная шея, на которой собралась настоящая гармошка кожных складок. Узкие словно заплывшие от гематом глаза. Очень большой практически безгубый рот, просто порез, а не рот. Ну и, конечно же, самое примечательное — цвет его кожи. Она была не коричневатая, как у всех остальных обитателей «железного моря», а бледно серая. Где-то я такую уже видел...
— Повезло вам, мужики?! — человек со шрамом шагнул нам навстречу. — Уже давненько никто не приходил. А вы вырвались, да еще и с оружием... — старший дозора покосился на Кальцева, давая понять, что прекрасно понял откуда у того взялся автомат.
— Мы из Подольска потом шли через Наро-Фоминск, Обнинск и Медынь, — произнес я, не очень-то понимая, о чем мы тут все говорим.
— Медынь? Обнинск? — повторил вслед за мной озадаченный караульный и переглянулся со своими товарищами. — Это где ж такое?
— Калужская область, — подал голос один из бойцов группы Кальцева.
— Какая еще нахрен Калужская область?! — округлил глаза старший дозора. — Нам интересно знать, как вы вырвались с Базы?
— Какая еще нахрен База?! — пришел мой черед удивляться. — Объясните толком!
На несколько мгновений в пещере повисла напряженная тишина. Казалось, что мы говорим на разных языках. Или нет... лучше сказать, что мы существа из разных миров. Пытаемся разъяснить друг другу элементарные вещи, но они всякий раз оказываются за пределом понимания противоположной стороны. И, похоже, это непонимание начинало всех сильно нервировать.
— Ты кого сюда привел?! — мужик со шрамом метнул гневный взгляд на Черкашина. — Им же все мозги на изнанку вывернули! Они ж теперь неизвестно чего вытворить могут!
— Да не кипятись ты, Егор! — рыкнул на товарища Иваныч. — Тут что-то не то... Тут что-то есть... Важное! Я это сразу почуял. Может они и есть те, кого мы ждем?
Последний аргумент как-то сразу подействовал на дозорного. Он вперился в нас глазами и с металлом в голосе потребовал:
— А ну, рассказывайте все с самого начала.
— Гром скоро вернется? — вместо ответа поинтересовался молчавший до этого Леший.
— А тебе зачем знать? — насторожился Егор, именно так Черкашин назвал старшего дозора.
— Вот когда вернется, с ним и поговорим, — Андрюха казался воплощением абсолютного спокойствия. — Мы люди военные и не привыкли просто так сведениями разбрасываться, тем более, когда неизвестно в чьи уши они попадут.
Слова подполковника ФСБ вроде как предназначались бородатому Егору, но наблюдая за своим другом я понял, что он время от времени бросает обеспокоенные взгляды в сторону того странного субъекта с большой головой и серой кожей.
— Егор Дмитрич в нашем отряде тоже не последний человек, — примирительно улыбнулся Черкашин. — Но, скорее всего, наш гость прав. Гром вернется, вот тогда соберемся и все обсудим. — Произнеся это, Иваныч легонько подтолкнул меня куда-то в глубь подземелья. — Пошли, полковник. Надо твоего приятеля доктору показать.
— Сначала обшмалили как свинью, а теперь к доктору... — буркнул Леший, комментируя это предложение.
— Что сделано, то сделано, — бессильно пожал плечами Черкашин и как бы во искупление вины добавил: — А доктор у нас, между прочим, хороший. Можно сказать, светило медицины.
Дальнейшее продвижение в глубь пещеры проходило при свете все той же керосиновой лампы, которую продолжала нести Татьяна. Мы брели по довольно широкой, расчищенной от камней тропе. Она петляла меж крупных каменных глыб и все больше приближала нас к черным провалам, видневшимся у одной из стен. Несколько раз там мелькали пятна света, но вскоре они исчезали, вновь погружая туннели в объятия мрака и безмолвия.
— Сколько у вас людей? — поинтересовался я у Черкашина.
— Гром тебе расскажет, если, конечно, сочтет нужным.
Черкашин отплатил нам той же валютой, и называлась она недоверие. Вообще-то, по большому счету оно и правильно. Ведь в этом проклятущем месте черти что творится! Цирк-зоопарк, поневоле сделаешься недоверчивым и подозрительным.
Это проклятое место, — повторил я про себя и, не откладывая в долгий ящик, решил выяснить еще хоть что-нибудь. Ведь существовали вопросы, которые по моему глубокому разумению не попадали в разряд запретных тем.
— Иваныч, мы тут вчера вашу тягучку или тянучку видели...
— И как? — прищурился сторожил.
— Впечатляет, — сознался я. — Только одно не понятно: какого дьявола вы от нее в пещере прячетесь? Ведь эта хрень и под землей тоже шастает? А если она здесь рванет, то завалит всех к едрени фени. Бризантность то у этой штуки будь здоров!
— Может, конечно, и сюда заползти, — согласился Черкашин. — Только что с того. Не взорвется ведь.
— Как не взорвется?
— А вот так, — хмыкнул «серый». — Под землей эта штука пока не работает. Не детонирует, значит.
— «Пока»? — следивший за разговором Леший сразу обратил внимание на подозрительное слово.
— Тянучка запрограммирована на работу на поверхности. А под землей у нее... Как бы это лучше сказать... — Иваныч на секунду задумался. — Транспортный режим, что ли. Ее ведь из-под земли к нам и присылают. Так что пока на Базе не смекнули, что мы в пещерах ошиваемся, а вовсе не на кораблях, опасности вроде нет.
— Опять эта База, — произнес я, пропуская вопрос о том, что может произойти, если дислокация отряда Грома окажется раскрыта. — Что за База? Объяснит нам кто-нибудь, Христа ради!
— База, где монахи хозяйничают, — очень коротко ответил наш собеседник и при этом внимательно, можно сказать оценивающе поглядел сперва на меня, а затем на Лешего.
— Монахи? Черт побери, час от часу не легче... — прогудел Загребельный.
— А вот и больничка наша! — не давая Андрюхе закончить, воскликнул Черкашин и указал на большой красный крест, нарисованный прямо на камне около одной из темнеющих в полумраке дыр.
В голосе экскомандира отряда явно послышалась радость и облегчение. Я так и не понял, то ли под конец весьма хлопотного и напряженного дня ему не очень-то хотелось растолковывать двум шизонутым чужакам то, что известно самому распоследнему «серому», то ли имелась какая другая причина, по которой это право принадлежало кому-то другому, Грому, например.
— Стой! — Иваныч поднял руку, останавливая группу. — Вы двое и ты, Кальцев, тоже проходите, а мы дальше двинем. Уж не взыщите, лампу с собой заберем, так что придется на ощупь.
— Пол тут ровный, — Мимо нас протопал Кальцев с висящим на плесе автоматом. — А за поворотом вообще посветлее будет.
За то время пока мы пробирались сквозь темное подземелье, я даже как-то позабыл о его существовании. Не уверен, что одинцовец чувствовал неловкость от того, что намолол при нашей сегодняшней встрече. Знаком я с таким типом людей. Они всегда уверены, что правы, причем правы на сто процентов. Так что скорее всего Кальцев ушел в себя по причине полного фиаско его командирской деятельности. И дело тут было даже не в Черкашине. Просто все окружающие ветераны напрочь отказывались видеть в нем командира группы. Да, Гром тут спорол явную херню, раз поставил у руля новичка. И чего это он? Ведь по слухам совсем не глупый мужик.
— Вещмешок наш никто не желает вернуть? — вопрос Лешего привлек мое внимание.
— Вещмешок? — переспросил Иваныч.
— Вот он, товарищ подполковник, — парнишка лет шестнадцати протиснулся вперед и с готовность протянул мой прожженный в нескольких местах вещмешок.
Взглянув на его худое лицо, я сразу вспомнил Пашку, его мальчишеское восхищение подполковником, командиром героической группы Красногорского спецназа. Эх, узнать бы, где сейчас бродит этот сорвиголова вместе со своим пожилым напарником! Как они? Может, стоило захватить их с собой? Подумав об этом, я отрицательно покачал головой. Нет! Нет! И еще раз нет! Пацан и старик Серебрянцев сейчас на Земле, хоть и в опасном, но все же знакомом и понятном мире. А мы где? Черти где, или даже еще дальше!
— Благодарю за службу, — ФСБшник кивнул нашему юному помощнику и стал развязывать лямку.
При этом его движении Черкашин, Татьяна и еще пару человек, которые стояли рядом, резко отступили назад, так что мы с Андрюхой, да еще тот самый парнишка мигом очутились на свободном участке диаметром метра три.
Леший прекратил теребить лямку, медленно поднял глаза на окружающих и с ехидной улыбочкой, которая при нынешнем состоянии его лица больше походила на оскал пробасил:
— Э, граждане, может вам всем тоже пройти... — чекист кивнул в сторону санчасти. — Ваше светило медицины, как... нервы умеет лечить?
Не дождавшись реакции замершей аудитории, Загребельный вернулся к прерванному занятию и все-таки развязал туго затянувшуюся лямку. Затем он запустил руку в мешок и по очереди добыл оттуда четыре консервные банки.
— Вот берите. В общак пусть пойдут. Мы их сами втихаря жрать не собираемся.
Реакция на эти слова последовала очень странная. Люди молча, практически не отрываясь, уставились на консервы. Они пожирали их глазами, и в этих взглядах читался не столько голод, сколько смертная тоска. Закончилось все, когда Черкашин шагнул вперед и негромко произнес:
— Вы их доктору отдайте. Он знает, что с этим добром делать. — С этими словами ветеран сгреб в охапку Татьяну и того самого мальчишку, что принес мой вещмешок, развернул их и подтолкнул в темноту. — Идемте, ребята. Чего встали!
Провожая взглядом небольшое пятно света и бредущие в нем, словно в коконе, сутулые нескладные фигуры, Загребельный негромко спросил:
— Что, голодно здесь?
Это был вопрос, на который можно было и не отвечать. Мы и так знали ответ, прочли его по глазам, по лицам людей. Когда человек не доедает день-два-три, к примеру, как сейчас мы с Лешим, в нем особо ничего не меняется. Слабость там, вялость, иногда головокружение... это все понятно. А вот когда голод уже давно и настойчиво иссушает каждую клеточку твоего тела, вот это совсем другое. Тогда ты превращаешься в настоящую тень. Ты живешь под властью страха. Ведь каждый следующий день может превратить тебя в лежачий полутруп, и это станет началом конца.
— Еды действительно мало, и то по большей части собачья.
— В каком смысле собачья? — не понял я.
— Ну, или кошачья. — В густом полумраке лица Кальцева почти не было видно, но я почему-то понял, что он морщится. — Вообще-то кошачья намного лучше. Собакам жратву стряпают из всяких там отбросов, и те довольны. А вот кошки существа благородные. Они что попало есть не будут.
— Погоди, ты хочешь сказать, что люди Грома тут корм для зверей жуют?
— Еще как жуют, — подтвердил одинцовец. — Монахи практически вычистили корабли. Оружие, питье и продовольствие изымались в первую очередь. А вот на товары для зоомагазинов они как-то внимания не обратили. Ребята нашли пару контейнеров, да только вот беда — оба они уже практически пустые. Порции с каждым днем все урезают и урезают.
— Да уж... Дела прямо скажем невеселые, — пришла моя очередь кривиться, правда, сделал я это отнюдь не из чувства гадливости перед такой провизией. Если речь станет о выживании, дерьмо жрать буду. А вот сложившаяся ситуация... При ней как раз только и остается, что страшные рожи корчить.
Однако поупражняться в этом деле мне так и не судилось. Неожиданно туннель, около которого мы стояли, осветил тусклый колеблющийся огонек небольшого масляного светильника и скрипучий, слегка резковатый голос громко произнес:
— Это кто у меня тут под дверью шепчется? Да еще впотьмах... словно призраки какие. Ишь, взяли моду! А ну, живо внутрь! Сейчас я вам пургенчику сыпану для прочистки мозгов и всяких там иных мест.
Ход, ведущий к санчасти, оказался всего метров двадцать в длину. Но даже на этом протяжении он умудрился совершить два поворота: первый, довольно крутой — налево и второй, плавный — направо. В конце этой змейки мы оказались перед наполовину отдернутой брезентовой шторой, за которой горел яркий свет. Хотя, скорее всего, мне показалось, что яркий. Да и не мудрено, после мрака-то пещеры!
Доктор вошел первым и сразу затушил коптилку, с которой выходил навстречу гостям или, как он решил, пациентам. Сейчас медика стало возможно разглядеть. Это был высокий худощавый мужчина лет пятидесяти. Традиционное для «серых» бронзовое лицо и не менее традиционные выцветшие, жесткие как пакля стриженные ежиком волосы. Из индивидуальных черт: длинный нос с горбинкой, явно после плохо сросшегося перелома, резко очерченные скулы, тонкие губы, под очками в металлической оправе серые, глядящие с прищуром глаза. Вот именно этими глазами, в которых то и дело проскакивали лукавые непоседливые чертики, он и оценил нас с головы до пят.
— Такс-с, это кто ж к нам тут пожаловал?
— Комиссия Минздрава, — произнес я без тени улыбки. — Проводим инспекцию частных клиник и кабинетов. Так что подготовьте все соответствующие документы.
— Особенно акты по проверке противопожарных средств, — в тон мне добавил закопченный и обгорелый Леший. — А то у вас тут с источниками открытого огня черти что творится!
— Такс-с... — вновь повторил медик, причем на этот раз довольно задумчиво. — Шутят... Странно... Что ж, похоже, очень любопытный случай. Пожалуй, пургеном здесь дело не обойдется. Здесь требуется что-то посерьезней.
Произнеся эти слова, доктор развернулся и потопал вглубь своего пещерного лазарета. Однако он сделал всего пару шагов, после которых остановился, обернулся и пристально поглядел на моего поджаренного друга.
— Как вы себя чувствуете, товарищ военный?
— Бывало и хуже, — осклабился Андрюха.
— Бывало и хуже... — повторил врач, — Понятно...
Он кивнул и продолжил движение в направлении одного из трех металлических шкафов. Все они были сделаны из тонкого металла и напоминали шкафчики из раздевалки, хотя вполне вероятно, что таковыми они и являлись. Медик громыхнул одной из металлических дверец и добыл бутылку на две трети заполненную прозрачной белой жидкостью. Мне даже не надо было глядеть на этикетку, чтобы понять что это «Столичная».
— Нихрена себе! — выдохнул Загребельный. — Сразу видно специалиста высокого класса. Все, как и говорили!
— Издеваются, черти, — доктор отмахнулся.
— Почему издеваются?
— Потому что я стоматолог. Обычный зубной доктор из поликлиники.
— Ну, хоть не ветеринар, — устало хмыкнул я.
— Н-н-да... — многозначительно протянул медик и внимательно поглядел сперва на меня, затем на Лешего. — Теперь понятно, почему мне захотелось с вами выпить.
Когда хозяин дома все же оторвал глаза от наших физиономий, то случайно столкнулся с угрюмым взглядом Кальцева. Доктор сразу стушевался, пожал плечами и виновато вздохнул:
— Ты уж извини, Саша...
Извинения явно касались эпизода их первой встречи. Как видно, тогда вопрос о выпивке даже не поднимался.
— Я один шел, без оружия и еды. Шел на пределе... Шел в никуда... — пробубнил одинцовец себе под нос. Он то ли оправдывался, то ли наоборот укорял нас за удачливость, консервы и автомат.
Ну, что тут скажешь? Скуден умом человек! Можно подумать у нас с Лешим имелась карта, на которой крестиком обозначалось местонахождение «Джулии». Что касается оружия... Патронов в обрез. Не хватит даже на самый короткий бой. Воды — ноль. Еды, только чтоб ненадолго продлить агонию. Так что и мы вполне реально заглядывали смерти в глаза, только, как и полагается настоящим мужика, делали это с наглой ухмылкой.
Однако ничего такого я Кальцеву объяснять не стал. Зачем? Пустая трата сил и времени, ведь может и не понять. А бутылка за это время вполне способна нагреться.
— Давайте выпьем, что ли? За знакомство, — я кивнул на заветный сосуд с огненной жидкостью. — Не смотреть же на нее, в самом-то деле!
Под стук металлических кружек мы познакомились. Доктора звали Валерий Михайлович Рыбин, и был он из Киева. В начале войны вместе с семьей перебрался в Россию в надежде, что уж «несокрушимая и легендарная, в боях познавшая радость побед» российская армия сбережет и защитит. Это вам не украинское недоразумение на древних, наспех модернизированных колымагах. Хрен там! Никто и никого не защитил. И в результате мы имеем то, что имеем.
Тост за знакомство стал первым и последним. Медик вернул бутылку в шкаф и из него же стал добывать перевязочный материал для Андрюхи. Параллельно он попросил не очень-то распространяться о нашем небольшом сабантуе. Мол, водку он держит чисто для медицинских целей, а вообще у них тут почти сухой закон.
— Сейчас везде уже «почти сухой закон», — проинформировал я. — Выпивку в первую очередь выжрали. Быстрее, чем продукты. Видать с горя, отчаяния и досады. Вон, Кальцев знает.
— Здесь все не так, — не согласился со мной одинцовец. — Спиртное почти на каждом корабле найти можно. Монахи к нему даже не притронулись. Нам оставили. Понимают, сволочи, что пьяный человек это легкая добыча. Сам попадется и других под монастырь подведет.
Очередное упоминание о таинственных монахах вызвало у меня нешуточное раздражение. Да что за цирк-зоопарк в самом-то деле?! Пора уже внести ясность в этот вопрос! Хорошим началом для всей этой истории вполне мог стать рассказ Кальцева. И для него сейчас как раз имелось достаточно времени. Доктор занялся ожогами Загребельного, а мы с Александром вынуждены были просто сидеть на старых ящиках и ждать: я — своего друга, одинцовский разведчик — очереди на обработку своего воспаленного лица.
— Кальцев! — я легонько толкнул соседа в плечо.
— Чего? — тот сидел, уставившись в пустоту перед собой.
— Рассказывай.
— О чем?
— Не зли меня! — предупредил я. — Обо всем, начиная с того самого дня, как вы ушли из Одинцово.
— С той ночи, — поправил меня Александр.
— Да точно, — я кивнул, припомнив ту безумную идею передвигаться в темное время суток, а днем отсиживаться в разоренных деревнях и поселках.
— Так вот в первую ночь удалось пройти гораздо меньше, чем планировалось, — продолжая глядеть в пространство перед собой, Кальцев начал рассказ. — Вместо двадцати километров сделали всего двенадцать-тринадцать и едва успели дотащиться до Успенского, есть такое село на полпути к Звенигороду.
— Есть, — подтвердил я. — Бухти дальше.
— Идти ночью оказалось куда сложнее, чем мы предполагали. Во-первых, довольно сложно пришлось со светом. Его приходилось постоянно держать так, чтобы не образовывалось разрывов и промежутков. Во-вторых, вокруг ни черта не разберешь. Дорогу иногда по полчаса искали, а то и дольше. И, в-третьих, женщины и дети сразу раскисли. Страхи, метушня, истерики, почти паника. Пока порядок наведешь... — на этом месте разведчик горестно вздохнул. — Ох, короче, полный мрак!
— Ну-у, где-то так я и предполагал, — подал голос Загребельный, следивший за повествованием с импровизированного операционного стола, который как две капли воды походил на полированную барную стойку, доставленную из какого-то судового питейного заведения. — Призраки рядом были?
— Всю ночь, — Кальцев медленно кивнул. — Видеть то мы их не видели, зато слышали прекрасно. Эта их проклятая песенка про шабаш...
— Но до Успенского все дошли? — я попытался вернуть повествование от охов и вздохов к чему-то более конкретному и информативному.
— Дошли, — подтвердил рассказчик. — Забаррикадировались там в какой-то то ли школе, то ли лицее. Здание новое, добротное и главное почти целое. Так что атаку кентавров вполне могло выдержать.
— И что, была атака? — в моем голосе было полным-полно горькой иронии.
— Не было, — признался одинцовец, но тут же поспешил оговориться: — Там на северной окраине села кладбище оказалось, а на нем толпа упырей. Так что шестилапым и без нас было чем заняться.
— Хм! — я хмыкнул, удивляясь тому, до чего же просто таки до тупости упрямыми бывают некоторые люди. Категорически не хотят замечать очевидные вещи.
— Вечером собрались и ушли, — Кальцев сделал вид, что не понял мою иронию. — Пошли по Рублево-Успенскому шоссе, дальше сплошные села, деревни, поселки и Малое Московское кольцо. Заплутать невозможно. Так что еще до рассвета добрались до Звенигорода. — Дойдя до этого места, Александр поморщился. — А там пусто. Периметр в двух местах проломан, будто его бульдозером снесли, все усыпано стреляными гильзами, и ни души.
Это его «не души» прозвучало в гробовой тишине. Даже доктор прекратил возиться со своими мазями и тампонами. Получилась настоящая минута молчания по пяти сотням безвинно убиенных душ.
— Похоже, Звенигород погиб одновременно с Красногорском, — угрюмый голос Лешего наконец нарушил тишину. — Если от трупов и следа не осталось, то получается, что с момента боя до вашего появления там прошло как минимум дней пять. Как раз сходится.
— Сходится, — кивнул разведчик.
Я где-то внутренне, и причем уже очень давно, был готов к известию о гибели Звенигородской колонии. Не могли кентавры пойти на Одинцово и позабыть о Звенигороде, да и об Истре тоже. И рассказ Кальцева лишь стал тому подтверждением. А вот что касается Крайчека и его людей... то здесь такой пасмурной уверенности у меня вовсе не было. Александр остался жив, значит, могли уцелеть и они. Желание поскорее узнать правду заставило практически закричать:
— Да не тяни ты! Давай дальше!
— Дальше мы стали готовиться к дневке, чем попало забивать дыры в периметре. Да только так и не успели довести дело до конца. Откуда не возьмись появилась целая армия кентавров. Твари пришли с севера, и их было очень много.
— Ну...? — выдохнул я с замершим сердцем.
— Их было много, — повторился Кальцев. — Они прекрасно видели нас, но почему-то не стали атаковать. Орда обошла периметр стороной и ушла куда-то на юг.
Перебивать одинцовца ни я, ни Загребельный, ни тем более доктор не стали, но из наших глоток практически одновременно вырвались вздохи облегчения.
— Вот тогда-то среди людей и поднялся ропот, — продолжил Александр. — Вдохновителем его стала Нина Андреевна, да и профессор Дягилев с Ковалевым тут же подписались. Мол, Ветров дело говорил, а мы его даже за стену не пустили. Да и еще потом как полные идиоты в ночь поперлись. Хорошо, что пока нам везет и еще все живы. Но кто скажет, чего ждать от завтрашнего дня или вернее ночи?
Весть о том, что Главный сдержал слово и выторговал нам пусть и временное, но все же перемирие с кентаврами, стала бальзамом на душу. Целебным таким бальзамом, но одновременно и горьким до слез. Цирк-зоопарк, ведь это был последний из ЕГО даров. Главный был с нами тысячи лет, а вот теперь все, конец! Он умер, точно так же, как и созданный им мир.
— Крайчек долго колебался, — голос Кальцева вырвал меня из плена неожиданно нахлынувших воспоминаний, в которых прямо на моих руках отошел в небытие бог в грязной выцветшей бандане. — Но, в конце концов, все же не устоял и согласился дальше продвигаться только днем.
— А ты? — очнувшись, я поглядел в глаза одинцовского разведчика.
— Что я? — Александр еще не до конца понял, о чем его спрашивают, но сразу же заметно напрягся.
— Ты и Скуба, кого поддерживали вы?
— Это что сейчас так важно? — огрызнулся Кальцев.
— Сейчас может и не важно, — подал голос Леший, — Но кто его знает, как оно дальше сложится.
— Не шевелитесь, пожалуйста, товарищ подполковник, — потребовал Рыбин. — Мне и так неудобно.
— Виноват, — Андрюха отвел взгляд от Кальцева и вновь уставился в каменный потолок.
— Я сомневался. Скуба был против, — выпалил одинцовец. — Тетерь довольны?
— Теперь довольны, — спокойно кивнул я. — Дальше.
— День провели в поисках всего того ценного, что еще могло оставаться в поселке, ну и конечно же людей. Вдруг кто спрятался и выжил. — Тут Александр сделал паузу и, тяжело вздохнув, резюмировал: — Никого. Только нашли немного консервов и патрон, вот и все.
— Стоп, консервы! — вспомнил я и подтянул к себе лежащий невдалеке вещмешок. Добыв из него все четыре банки, я продемонстрировал их доктору и пояснил: — Вот, Черкашин сказал вам отдать.
— Консервы это хорошо! Редко попадаются, — медик украдкой проглотил слюну и быстро отвел взгляд от жестянок. — Будете приходить сюда и потихоньку есть.
— Не понял?! — выдохнули мы с Загребельным одновременно.
— Чего ж тут не понять? — Рыбин хмыкнул. — Вам на наши харчи сразу переходить ни в коем случае нельзя. Несварение может случиться. Так что хотя бы недельку будем смешивать рацион. — После этого объяснения врач сразу же обратился к Кальцеву: — Саша, а у тебя как? Просрался наконец?
— Угу, — одинцовец кивнул чисто автоматически. По всему было видно, что мыслями он сейчас находился где-то очень далеко.
— Запомните, запор это лучше, чем понос, — между тем наставительно и притом совершенно серьезно произнес стоматолог. — При поносе идет обезвоживание организма. А воды у нас и так мало, порциями выдаем. Так что если начнете дрестать, ноги в руки и бегом ко мне. Понятно?
— Понятней некуда, — я ответил за нас обоих, так как Андрюхе было не до разговоров. Как раз в этот момент Рыбин ножницами срезал с его верхней губы отслоившуюся кожу.
— Хорошо, что большинство микроорганизмов тут сразу погибают, — медик борзо перескочил с одной темы на другую. — То ли излучение для них губительно, то ли горная порода. Да и металл вокруг, а на нем, как известно, всякая зараза долго не держится. Короче заражений почти не бывает. Так что не волнуйтесь, товарищ подполковник, все заживет как на собаке.
— А вы, Валерий Михайлович, точно не ветеринар? — буркнул Леший, улучив момент.
— Точно, — устало хмыкнул Рыбин. — Хотя иногда мне кажется, что здесь ветеринару самое и место.
Я не понял, что именно означали слова доктора, но честно говоря от них мне моментально стало немного жутковато. Сразу вспомнились те странные следы, по которым мы шли в тумане, тот обезглавленный труп около периметра и еще серое существо, сидевшее у костра в компании двух других дозорных. Конечно, можно было обо всем этом подробно расспросить. Но только мне вдруг показалось, что еще чуть-чуть и в мозгу получится знатный винегрет. Нет, пожалуй, лучше сперва дослушать историю Кальцева.
— Как переночевали? — я повернул голову к одинцовцу.
— Что? — тот заметно вздрогнул, возвращаясь от своих мыслей и воспоминаний к реальности.
— Спрашиваю, как в Звенигороде ночь прошла?
— Плохо, — помощник Нестерова заметно помрачнел. — Двенадцать человек пропало. И это вовсе не бойцы, что стояли в дозоре, а обычные цивильные. Видели, как они вставали. По нужде, должно быть. И как сквозь землю...
— Призраки? — предположил я самое вероятное.
— Мы все в «Перекрестке» заночевали. Ну, знаешь, полковник, супермаркет такой здоровый в центре периметра?
Когда я кивнул, Кальцев продолжил.
— Туалеты там внутри. Никто наружу даже нос не высовывал, кроме караульных, конечно, которые у прожекторов стояли. Те, кстати, ничего не видели и не слышали. Так что на призраков грешить... сложновато тут будет.
— Странно, — протянул Леший, врачевание которого уже было окончено. Сейчас подполковник весь перемазанный какой-то вонючей мазью сидел на операционном столе и внимательно слушал.
— Еще как странно, — согласился Александр. — Да и вообще весь Звенигород оказался каким-то уж очень стремным местом.
— Стремным? Почему стремным? — удивился я. — Не замечал никогда.
— Всю ночь звук какой-то шел с севера, будто пресс работал. И в той же стороне огни. Тусклые, красные, над землей висели, будто огромные виноградные грозди. Я даже специально на крышу забрался, чтобы поглядеть.
Гроздья огней... Тусклые... Красные... Цирк-зоопарк, мог я где-нибудь и когда-нибудь видеть эти огни? Внутренне чутье и растыканные по дальним закуткам памяти обрывки воспоминаний подсказывали, что мог. Только тогда это были вовсе не огни. Это были... Окна?
Стоило лишь подумать «окна», как перед глазами вспыхнула картинка. Плотный багровый полумрак. Странная, словно берущая свое начало прямо из пустоты улица. Неизвестно как парящие в пространстве фрагменты исполинских зданий. Казалось, они сделаны из чернильно-черного ночного мрака, который кто-то сгустил и спрессовал в огромные прямоугольные блоки. Разглядеть все это было возможно лишь благодаря мутному алому свету, ровно и спокойно льющемуся из сотен, если не тысяч совершенно одинаковых окон. Шаганино! Крохотная деревушка на полпути меж Троицком и Подольском. Вот где я все это видел!
— Северней Звенигорода Истра находится, — загробный голос Загребельного словно стал отзвуком страхов, которых мы натерпелись в тот злополучный день.
— Точно, — подтвердил одинцовский разведчик. — Об Истринском поселке мы сразу и подумали. На рассвете Крайчек приказал снарядить группу и отправить ее на север, поглядеть как они там... живы или нет. — Объявив об этом, Кальцев гордо поднял голову. — Я пошел старшим и взял с собой еще двадцать пять человек. Больше не имело смысла. Если кентавры нападут, то от них на открытом месте и с сотней бойцов не отбиться. Ну, а если у нас с шестилапыми и впрямь с какого-то перепугу перемирие случилось, то чтобы перестрелять всякую иную нечисть двух с половиной десятков автоматчиков вполне хватит.
— Километров тридцать будет, если по трассе идти — я кивнул, отдавая должное храбрости разведчиков и их командира, которым почти половину пути предстояло протопать через мертвый, полный опасностей лес. — Могли вернуться где-то ближе к вечеру, никак не раньше.
— Да, так и планировалось, — подтвердил Александр. — Только мы часов за пять обернулись.
— Как так? — удивился я, предчувствуя недоброе.
— А дальше Новорижского шоссе идти уже было некуда. Провал в земле там образовался. Огромный. Ни дна, ни другого края не видать. Так что цела ли Истра или она вся целиком в него ухнула, одному богу известно.
— Провал... — задумчиво повторил Леший.
— Он самый, — кивнул Кальцев. — Когда мы подошли края были еще горячими и слегка дымились.
— Если горячие и дымились, то это не провал, — чекист отрицательно покачал головой. — Похоже, участок поверхности просто исчез, перенесся. Может здесь то же самое, что и с Троицком?
— Тогда даже страшно представить в каком состоянии он вернется, — я скривился припоминая обугленные, будто корчащиеся в судорогах здания наукограда.
— Исчез-не исчез, вернется-не вернется, — вздохнул одинцовец, — Ясно было, что до Истры теперь не добраться. А чтобы и нас самих ненароком не накрыло, следовало срочно уходить в сторону Вязьмы.
— Почему к Вязьме? — Не понял я. — Зачем соваться на Проклятые земли, когда под боком трасса Москва-Рига? Она если и попадает в опасную зону, то только в пограничные области, а это совсем другая песня, это не та мясорубка, что творится в глубине.
Желая получить подтверждение своих слов, я глянул на Андрюху. Тот согласно кивнул, а затем поинтересовался:
— Помнится Крайчек сперва как раз и собирался идти именно по Новорижскому шоссе до самой Западной Двины. Ведь это кротчайшее расстояние до Двины. Почему изменились планы? На кой хрен вам сдалось Смоленское направление?
— На уровне города река почти высохла. Так что сплавляться по ней можно лишь гораздо ниже, там где в Двину притоки впадают. Скуба сказал, что именно в тех местах расположена одна крупная запань, в которой собирался весь сплавляемый лес, и его там по-прежнему видимо-невидимо. Как раз то, что надо для плотов.
— Откуда Скубе известно про Западную Двину? — перебил я разведчика. — Он что, по пути из Белоруссии круги нарезал? Всю Тверь и Смоленщину истоптал?
— Не знаю, — тот пожал плечами. — Может, слышал от кого.
— А как вы рассчитывали прорваться сквозь Проклятые? — подполковник ФСБ поднапряг рассказчика новым вопросом.
— Олесь знал дорогу и все опасные участки. Он ведь проходил там.
— Чушь собачья! — выругался я. — На Проклятых землях все находится в движении, все меняется. Ничего нельзя знать заранее. И соваться туда, тем более такой крупной колонной... — Именно на этом месте меня и оглушила страшная догадка. Придавленный ей я прохрипел: — Так это там вы потеряли всех людей?!
— Там, — Кальцев ответил очень тихо, почти прошептал.
— Аномалии? — предположил Леший.
— Нет.
— Зверье?
— Тоже нет.
— Что тогда? — в предчувствии чего-то очень нехорошего мы с Андрюхой быстро переглянулись.
— Мы угодили в туман, — одинцовец подтвердил наши худшие опасения. — Странный такой туман, вы такого никогда не видели.
— Еще как видели, — я горестно хмыкнул. — Серая стена, высотой аж до облаков. Состоит из отдельных потоков. И самое неприятное, что все это безобразие тянется от горизонта до горизонта, не обойти, не объехать. Да, и еще, совсем забыл: вблизи видно становится, по низу такая веселенькая красная подсветочка тянется.
— Не похоже, — Кальцев отрицательно покачал головой. — Это был быстро надвигающийся фронт. Однородный, очень плотный. И внутри него перемещались какие-то крупные шары. Красные шары, тут ты правильно, полковник, заметил.
— Во как! — Леший не удержался от восклицания.
— Да уж... — согласился я. — Все в точности. Прямо как Лиза с Пашкой и рассказывали.
— Но теперь хоть мы получим живого свидетеля, побывавшего внутри этой штуки, — резонно заметил чекист. — Или ты сбежал, Кальцев?
— Я же уже сказал, никто не сбежал, — разведчик был так поглощен воспоминаниями, что даже не обратил внимания на издевку. — Это оказалась очень хорошая ловушка, надежная. Из нее...
Одинцовец так и не успел договорить. Его прервал послышавшийся со стороны входа звук шагов, какая-то возня и шелест откинутого брезентового полога.
— О, а вот и начальство пожаловало! — воскликнул очнувшийся хозяин санчасти, который до этого внимательно, можно сказать, затаив дыхание следил за нашим разговором.
Все повернулись к вошедшему. Человек, одетый в такую же как у меня телогрейку, шагнул в пещеру. Впереди себя он держал объемистый баул, сделанный из замызганного вылинявшего верблюжьего одеяла.
— Вот, Валерий Михайлович, — произнес довольно молодой, с некоторой хрипотцой голос, — все, что удалось отыскать.
От этого голоса у меня гулко екнуло сердце. Мне показалось, что я его уже слышал... Нет, что я его знаю, очень хорошо знаю. Это было словно послание из далекого прошлого, о котором мучительно больно вспоминать, но забыть никогда и ни за что невозможно.
Вновь прибывший очень осторожно положил свою ношу справа от так называемых дверей и только потом повернулся к свету.
— Господин или, как он предпочитает себя величать, товарищ Гром, — отрекомендовал Рыбин. — Прошу любить и жаловать.
Немигающими глазами, со спертым дыханием и сжатым спазмами горлом я прикипел взглядом к скуластому лицу цвета темной бронзы. Широкие, ставшие теперь абсолютно белыми брови, немного курносый нос, как всегда плотно сжатые губы и небольшой шрам на левой щеке. Этот след оставил нож отмороженного скинхеда в драке за какую-то молоденькую девчонку, которую угораздило оказаться поздно вечером, да еще в одиночестве на пустой пригородной платформе. Все это я знал, все это я тут же вспомнил, потому как сейчас, сию минуту глядел в лицо своего давно погибшего сына.
Опубликовано 06.10.2012
Уважаемые читатели, здесь вы можете почитать ознакомительную версию романа. Полный текст можно скачать в форматах FB2, TXT, PDF по весьма скромной цене.
